Исход Никпетожа - [16]

Как это ни странно, а мне все-таки жалко Шаховского: он мог бы принести большую пользу, если бы не был аристократического происхождения. Вот тетрадка с его записями.

СТИХИ И ЗАПИСИ ВИКТОРА ШАХОВСКОГО.

Можно из каждой литературы, даже больше, — из каждого автора извлечь сок, сущность, квинт-эссенцию, — и на этом строить выводы. Мне кажется, мне это удается в стихах.

Например:

БРЕТ ГАРТ.

Салли Доус вчера сказала,

Да, сказала мне она,

Что ко мне доверья мало,

И что ложь во мне видна.

Хорошо. Я знаю тропу

По дороге в Браунсвиль.

В деле—Гарри-рудокопу

Не уступит Черный Билль.

Выпью весь салун авансом,

Но о деле — ни гу-гу.

Словно сладить с дилижансом

И один я не могу.

Длинный Смит со мной покатит,

Семь сынков возьмет лихих...

Неужели мне не хватит

Семь зарядов на троих?

Вот шериф-то наш залает,

Да в погоню... Ну, так что ж?

Ведь зато она узнает,

Есть ли в Черном Билле ложь.

КЛЯТВА:

Клянусь под страхом смертной казни никому не разглашать программы, тактики и Устава Вольных Братьев.

Клянусь на Черепе, Плаще и Шпаге во всем, всегда и всюду следовать приказаниям Великого Мастера Ложи.

Клянусь, рискуя кровом, пищей и жизнью, оказывать приют, гостеприимство и покровительство каждому из братьев, обменявшемуся со мной знаком каменщиков.

***

Великий Мастер отбыл в Рим. Планеты и Млечный Путь ему благоприятствуют.

***

Приятно чувствовать тайность.

***

Я люблю красивые слова. Например: ипекакуана. Это слово пахнет ромашкой. Или еще: силлогизм. Это палка такая. А кому я могу об этом сказать? Смеяться будут, только и всего. Да и не соответствует идеологии. Да и вообще признак вырождения.

***

Как трудно жить.

***

Кто я такой? Зачем я живу? Т.-е., мое место в жизни, перед кем я ответственен, да и что такое мир в конце концов? Дело в тайне жизни. Вообще, тайна жизни раскрыта, жизнь всякого не более, как механическое сцепление атомов; атомы распадаются, электроны распыляются, жизнь прекращается — и ВСЕ. Нет, вопрос-то в том, почему я такой, а не другой.

Всякая вещь познается сравнением.

1) Сравнивать себя, напр., с ребятами я не могу, потому что всякое сравнение окажется в мою пользу; 2) познать себя можно только генетически. Вот почему я должен обратиться к тем, кто произвел меня на свет, т.-е. к предкам. Матерьял у меня такой: 1) прадед Виталий Федорович; 2) отец.

Сначала о прадеде. Он был помещик и масон. Но это не значит, что он был прямая линия, и, приняв крепостную жизнь и масонство, так и не сомневался никогда. Нет. Он идеалистически искал истину, и потому что идеалистически, он и уперся в тупик. Можно сравнить его с Пьером Безуховым. Но Пьер кончил мещанским прозябанием и цацканьем с ребятишками и пеленками, а прадед мой до самой смерти все чего-то искал и искал.

2) Отец. По крови он — аристократ, по социальной среде—буржуа. Это значит, что в моей крови масса таких шариков, которые, ударяя в сердце и мозг, толкают меня к командованию над массами, что совершенно не выдерживает критики. Затем, те же шарики заставляют меня философски мыслить в раннем возрасте. Это вредно и значит, что я выпадаю из возраста, и этим самым становлюсь уродом, не таким, как все, а чем-то особенным, что в переживаемую нами эпоху выхода на арену пролетариата и беднейшего крестьянства является не прогрессивным, а наоборот. Конечно, и во время диктатуры пролетариата могут быть вожди, творцы, художники, и вообще выделяющиеся личности, но они должны выходить из рядов правящего класса, а не класса, сходящего со сцены.

Какой же м о й класс? Аристократии нет. Отец в мирное время был адвокатом, а теперь пытается стать нэпманом, то-есть пролезть в буржуа. Для этого переменена фамилия, что меня всегда мучило, потому что это — ложь. Он перед коммунистами извивается, что-то толкует насчет новых людей, но его идеология туманная и насквозь пропитана буржуазностью. Конечно, это вполне понятно, потому что он всегда состоял на службе у буржуазии. Теперь он сам хочет стать в ряды буржуазии, и это ему отчасти удается. Но я-то этого не хочу. Так или иначе, а это мое происхождение сказывается. Должно быть, будет полный разрыв между отцом и мной, потому что на мои убеждения он не сдается, хотя лебезит перед коммунистами и даже научился жарить цитатами из вождей.—Да еще,— говорит,— надену парт-картуз, так тогда и чорт мне не брат. Я-то знаю, что все это — притворство, но... рука не поднимается на родного отца. Самая хорошая иллюстрация к моему отцу, это когда приходит Иван Иваныч — с ним отец дела ведет. Тут отец думает, что он среди своих и распоясывается во-всю. У нас в столовой висят издания агитпропа Наркомзема о мелиорации, о яйценоскости кур... Так вот, когда Иван Иваныч приходит, отец кричит прислуге: — Товарищ Маша, потрудитесь дать нам закусить. А что, Иван Иваныч, не испробовать ли нам яйце-нос-кость Госспирта? — И если Маша долго копается, отец кричит: — Будет вам там. мелиорацию разводить! Маша принесет закуску, отец ей: — Товарищ Маша, у вас женотдел развязался. Маша, конечно, смущается. Или мне: — Витька, застегни свой орграспред... Все это — ради издевательства.

Так вот, каковы мои предки. Отсюда ясно, каким могу быть я.