Он думал, что этим все и кончится, что они кинутся друг другу в объятия; но он не учел ее недоверчивости, ее неверия, что хоть кто-то способен полюбить ее, ее подозрений, что он просто старается быть добрым с ней, «умасливает ее», как она выражалась. Он поднялся и помог ей встать.
— Я так тебя люблю, — сказал он, — и я так долго любил тебя.
От поцелуя у него возникло обморочное ощущение — голова стала легкой и закружилась, и это она сказала:
— Может, нам лучше лечь?
Они шли медленно, часто оступаясь, потому что не могли глаз отвести друг от друга, и остановились только у подножия лестницы, так как для двоих она оказалась слишком узкой. Он взял ее за руку, чтобы повести за собой, потом снова поцеловал.
— Помнишь вечер, когда Пипетт привез ту записку от твоего отца? И как ты сказала, что тебе прислали «второй кусочек любви»?
Она кивнула, и он увидел, что недоверие улетучилось из ее глаз.
— А вот и третий, — заключил он, — третий кусочек любви.
— Только он будет не прислан, а отдан, — сказала она, — ведь ты здесь.