Ищите кота - [5]

Дина прислушалась к себе. На лбу саднило, но сердце не болело! Исчезли иголки, спрятался ежик, и сердце стучало как обычно. Вернее, его не было слышно.

— Какой кошмар! — сказала Дина.

— Не то слово! — подхватил Максим. — Тысячу раз извините! Вам нужно что-то холодненькое приложить, — суетился он, вытащил ключи зажигания и протянул Дине.

«Какой кошмар! — думала она. — Чтобы избавиться от сердечной боли, мне нужно было получить по башке. Надо поискать в Интернете объявления для мазохистов. Что-нибудь вроде “За пять сеансов порки излечиваем от несчастной любви”».

— Максим, успокойтесь! Я верю, что не в ваших привычках оглушать дам подобным способом.

— Точно не в моих! Клянусь! Я вас приложил из лучших побуждений.

— Вы не могли бы дать мне денег в долг? Простите, что обращаюсь, вы и так много для меня сделали…

— Даже слишком, — хмыкнул Максим.

— Я выскочила из дома без сумочки, без телефона, без денег, только проездной на метро был в кармане. Завтра я долг отдам. И отвезите меня, пожалуйста, в какую-нибудь гостиницу.

— Чтобы поселиться в гостинице, требуется паспорт.

— Правда? — расстроилась Дина. — Но ведь есть гостиницы, где формальности не соблюдают.

— Наверное, есть, я их адресов не знаю, а вам определенно там не место.

— Дома свиданий? — догадалась Дина и брезгливо сморщилась.

Она держала брелок на лбу, на шишке, а ключи свешивались Дине на нос. Дина выглядела потешно — настолько, насколько может потешно выглядеть женщина, которая держится изо всех сил и которой только что нанесли легкие телесные повреждения. Максим порылся в ящичке под широким подлокотником между сиденьями, достал маленький фонарик в металлическом корпусе, протянул его Дине:

— Меняем компресс.

Дина отдала ему ключи, приложила фонарик ко лбу и пошутила:

— Фонарь на фонаре.

Максим завел машину и тронулся с места. Он все еще злился на себя, не мог понять, как угораздило его выказать себя кретином. Он очень испугался за Дину. Окажись на ее месте любой другой человек с признаками умирания, Максим тоже бы струхнул. Но не до потери разума — только идиот мог забыть про панель и ударить женщину.

Несчастная Дина была самой собой — в горе женщины забывают что-то из себя изображать, нести образ. Дина-сама-собой была очень обаятельной, несмотря на полукоматозное состояние. Кроме того, она не ныла и не плакала, чего Максим очень опасался и за что проникся уважением к Дине.

«Подведем итоги. Во-первых, когда я сытый, я очень добрый, но кретин, — мысленно перечислял Максим. — Вывод: не ходи на важные переговоры сытым. Во-вторых, Дина по-настоящему обаятельная женщина, и я ее уважаю. Вывод: я уважаю женщину, потому что она обаятельная». Максим крякнул, чтобы подавить смешок, и подумал, что молчание затянулось, как бы Дина опять не отключилась.

— Как вы? — спросил он.

— Хорошо.

— Давайте вести светскую беседу, — предложил он. — Что вы предпочитаете: истории, анекдоты, загадки?

— Мне все равно, пусть будут загадки.

— Отлично. Загадывайте.

— Я?

— Конечно, вы. Я веду машину, а вы меня светски развлекаете загадками.

— Хорошо.

За последний час Дина раз десять сказала «хорошо». В подчинении чужой воле она по-прежнему чувствовала спасение.

— Что нужно делать, когда вы видите зеленого человечка? — спросила Дина.

— Его надо схватить, связать, если станет брыкаться. И срочно вбрасывать информацию в социальные сети: я поймал инопланетянина на углу Садовой и проспекта Мира. Правильно?

— Когда вы видите зеленого человечка, нужно переходить улицу.

— Один ноль, — признал поражение Максим. — Дальше.

— Может ли страус назвать себя птицей?

— Запросто. Если твои предки летали, то ты птица, хотя никогда не увидишь неба.

— Страус не может назвать себя птицей, потому что он не умеет разговаривать.

— Дина, откуда у вас такие дьявольские загадки?

— Мы с сыном их любим.

— Последняя попытка?

— Хорошо. Что легко поднять с земли, а кинуть далеко трудно?

— Пятитысячную купюру. Поднять легко — понятно. А кинуть далеко — извините!

— Интересный ответ. Пожалуй, его можно засчитать.

— А правильный какой?

— Пушинка.

— Мы на месте, — сказал Максим, въезжая во двор.

— Где на месте? — вгляделась в темноту за окном Дина.

— У моего дома.

— Максим, это неудобно, спасибо, конечно, но я…

— А вы перестаньте жеманничать. Ехать вам некуда и не к кому. Не оставлять же мне вас на вокзале в самом деле. Вот если бы я подбил вам глаз, тогда другое дело, а с маленькой шишкой на лбу вам ничего на вокзале не светит.

Максим говорил и парковал машину, оглянувшись назад, подавал задним ходом, стараясь вписаться между другим автомобилем и деревом. Из-за того, что был занят сложным маневром, речь его звучала нейтрально, без нажима. Так говорят, когда хотят донести обыденную информацию, а не уговаривают, убеждают.

— Кроме того, — продолжал Максим, — не рассчитывайте, что я вам уступлю свою кровать. Вы будете спать на диване, он не раскладывается, сломался.

Про диван Максим соврал, но надеялся, что подтекст Дине понятен: приставать к ней Максим не собирается, ее женской чести ничто не угрожает.

Дина подтекст расшифровала и в очередной раз согласилась:

— Хорошо.

Нерассуждающая покорность чужой воле — свидетельство рабской натуры. Когда на нас обрушивается горе, мы все становимся его рабами.