Ищите интонацию. Сборник коротких рассказов - [3]

На пятнадцатый утром он вышел из дворницкой и давай расхаживать по двору. Мороз в тот день ударил под тридцать, а ему хоть бы что. Три часа без передыха снег грёб. Тогда-то и навалил Семён огромный сугроб возле песочницы. Решил он на следующее утро перебросать его на газоны, но детвора в тот же день «обкатала» сугроб, и получилась классная горка. Так сугроб начал своё общественное служение.

Резвые выдались в ту зиму детишки! Сколько их было – маленьких, больших, вредных, простодушных – всем сугроб охотно подставлял укатанную детскими салазками спину. И разговоры их помнил наперечёт, и повадки.

Вот, к примеру, строит мальчик снеговика, катает из снега шары, бегает домой за морковкой, а другой отсиживается в сторонке и, вроде бы, ни при чём. То́лько первый закончит свою работу, второй с криком вскакивает с соседней лавочки и в хлам разваливает белоснежное чудо, готовое вот-вот ожить.

Совершив акт несовершеннолетнего вандализма, разрушитель тотчас убегает и прячется где-нибудь в соседних дворах. А первый, отревев своё маленькое горе, катает шары заново.

«Нет, – размышлял сугроб, – из того, второго, строитель не получится. Разве что, революционер какой, или бандит». Конечно, сугроб не мог знать, кто такие революционеры и почему они разрушают то, что создали другие. Но кто такие бандиты, сугроб знал хорошо. Однажды на его глазах два взрослых парня отняли у женщины сумочку. Эта женщина потом долго сидела на скамейке и горько плакала, повторяя: «Бандиты, бандиты!..» На другой день мужчина спортивного вида приволок пару сопляков, укравших ту самую сумочку, и показал их пострадавшей женщине. «Они?» – строго спросил он и хорошенько встряхнул обоих. «Они, – подтвердила женщина, принимая из рук мужчины свою сумочку, – вы их отпустите, пожалуйста, им же больно». Мужчина разжал кулаки. Один из хулиганов бросился бежать, оборачиваясь и крича непристойные ругательства, а другой подошёл к женщине и, хлюпая носом, просил простить его. Мужчина в растерянности смотрел то на одного, убегающего прочь, то на другого, вытирающего рукавом слёзы. А женщина сказала: «Выходит, наш дворик – гора Голгофа! Надо же…». Что значит «гора Голгофа», сугроб не понял, но понял одно: есть такие места, где проявляется в человеке и хорошее, и плохое. И что это особенные места.

Всю зиму сугроб служил детворе первоклассной горкой. К его животику пристроили подходы, в подходах вырубили ступеньки, удлинили спуск. Всё это делали сами дети. А высокие сильные мамы стояли в стороне, болтая о каких-то безделушках, и ни разу не помогли малышам в делах капитального снежного строительства.

Время шло. Наступила весна. Странная она, эта весна. Согласитесь, когда приходит лето, оно не обрывает весенние цветочки, а любуется ими, украшает пестики да тычинки ягодками, чтоб ещё краше стало. Увы, после лета наступает коварная осень. Она срывает и топчет дождями летние труды, как тот злой мальчишка, что разбил снеговика. Конечно, осень, она красивая, особенно поначалу, но под старость уж очень зла! Только зима укрощает строптивую красавицу, прикрывает её наготу, покоит душу…

Так думал крохотный бурый сугроб, оглядывая прощальным взором подслеповатых карих глазёнок голубой простор детской площадки. Последние кусочки свалявшихся декабрьских снежинок таяли и убегали прочь в весёлом ручейке мартовского половодья. Сугроб закатил глазки к небу.

На землю падали крупные капли первого весеннего дождя. Ему же казалось, что в голубом небе беззаботно кружатся белые завязи и, как манна небесная, падают на воспалённую, выжженную солнцем землю.

«Как хорошо! – подумал сугроб, исчезая, – я в раю!»

Собеседники Бога

Он сидел в инвалидной коляске повышенной комфортности и медленно ждал смерть. Он понимал: ждать придётся, может быть, не один год, и тогда впереди ему предстоят многие дни унизительной беспомощности. Конечно, родственники и друзья нежно любят его, но любят скорее то восхитительное воспоминание, когда он, сильный, статный, как древний Архимед, держал в ладонях рычаги благополучия многих близких ему людей. Они кормились от него. Он же трудился и жертвовал здоровьем не столько ради собственного «я», сколько ради любви и ответственности перед дорогими ему людьми. К сожалению, вечный двигатель тридцатилетнего трудоголика, как правило, к полувековому юбилею заметно изнашивается. Приходится чаще обычного поновлять и смазывать детали. И что самое неприятное, наводить вынужденный лоск на места, утратившие свежесть. Так или иначе, прошло ещё пятнадцать лет после юбилейного «полтинника», в течение которых вечный движок, не выдержав первичных «ве́ковых» испытаний, откровенно развалился на части. А ещё год спустя потребовалась обыкновенная инвалидная коляска.

Так Гоше выпала последняя и недолгая величина земной жизни. Жизни, в которой, со слов любящих домочадцев, он «продолжал быть необходимым и желанным…»

Мы умиляется, наблюдая короткие параолимпийские дорожки и «счастливых» призёров, за спинами которых стоят физически полноценные помощники. Наша душа замирает в храме, глядя как «подходит» к причастию верующий прихожанин в инвалидной коляске. Мы вежливо отступаем в сторону, или стараемся ему помочь. А после литургии правим его колёса по ступеням паперти и помогаем довести коляску до ворот. Сказав пару ободряющих и поздравительных слов («С причастием!»), участливо передаём нашего брата-инвалида сопровождающим.