Объяснить это он не мог. Единственно, на что он мог надеяться, — это на случай, но этот случай до сих пор не приходил.
Герье выставил у калитки надпись о том, что тут живет доктор-женевец; надпись была сделана на русском и на французском языках, но делу нисколько не помогала.
У единственного приятеля Герье в Петербурге таких знакомств, куда тот мог бы рекомендовать его как врача, не было; Августа же Карловна была очень мила и внимательна к молодому женевцу, но от своих посетителей держала его в стороне и не только не говорила им о докторе, помещавшемся у нее, но и с ним, с Герье, так же, как и с Варгиным, избегала всяких разговоров о своей профессии и о бывавших у нее людях.
Жизнь молодого женевца сложилась сама собой: утром он гулял, потом занимался чтением. Приходил Варгин с работы, они ужинали, и потом Герье опять шел гулять с Варгиным, если погода была хорошая, или сидел с ним вечером дома, если погода была дурная.
Казалось, не то он примирился со своею участью, не то как-то уныло, безразлично относился к ней, но никогда ни одной жалобы не слышал от него Варгин; напротив, даже когда сам художник выказывал некоторую нетерпеливую горячность относительно своей судьбы, женевец говорил успокоительно, как будто и не испытывал в душе того ужаса перед неизвестностью в дальнейшем, которая на самом деле сжимала ему сердце.
Чтение его, главным образом, составляли привезенные им с собою медицинские книги, за которые он брался для того, чтобы не забыть, что знал, но удовлетвориться ими одними он не мог, другого же занятия, кроме чтения, у него не было, и он покупал себе книги, тратя на них большинство своих и без того таявших денег.
Когда Варгин вернулся домой после случившегося с ним в замке происшествия, он застал Герье сильно взволнованным, бледным, почти дрожавшим.
Женевец сидел у себя в комнате, вытянув вперед ноги и облокотившись на руку, все пять пальцев которой запустил в свои волосы.
Взгляд его глаз, ставших как будто большими, был неподвижен.
Возле него на столе стоял графин с водой, стакан и пузырек с какими-то каплями.
Варгин, увидев его в таком положении, остановился в дверях и невольно воскликнул:
— Что такое случилось?
Герье вздрогнул, словно не заметил появления Варгина, и испугался, услыхав его голос.
Вздрогнув, он обернулся, узнал Варгина и как-то неопределенно протянул:
— Первый пациент!..
По-русски он говорил довольно хорошо; знание русского языка было единственным приобретением, которое он сделал в два года жизни в России.
— Ну, что же? Ура, — проговорил Варгин.
Он именно только проговорил это восклицание, и даже довольно кисло, потому что сам себя чувствовал не совсем в своей тарелке после только что случившегося с ним в замке.
Герье, видимо ожидавший от него, почти всегда веселого и жизнерадостного, поддержки себе, болезненно-участливо глянул на него и спросил:
— А что, разве и у вас тоже случилась какая-нибудь неприятность?..
Должно быть, вид у Варгина был тоже довольно сумрачный—иначе нечем было объяснить вопрос доктора.
Варгин шагнул в комнату, подошел к доктору, взял стул и сел против него.
— Однако, доктор, — заговорил он, — погодите! Тут выходит что-то вроде загадки! Вы говорите, у вас явился пациент, тот первый пациент, которого вы два года ждали с таким нетерпением, и вдруг вы меня спрашиваете, случилось ли тоже со мной неприятность? Вот это «тоже» мне кажется странным! Как же это, первый пациент и неприятность?
— К сожалению, да! — ответил доктор.
— Каким же образом это вышло? Неужели лечение было неудачно?
Герье отвернулся и молчал.
— Умер он, что ли, ваш первый пациент? — опять спросил Варгин.
— Теперь, вероятно, уж умер! — как-то беззвучно произнес доктор.
Варгин забеспокоился. Ему невольно пришло в голову, что молодой и, вероятно, неопытный в медицине женевец, к тому же не практиковавший в течение двух лет, сделал какую-нибудь ошибку, последствием которой могла быть смерть его пациента.
И в самом деле было похоже на то, что Герье испытывает теперь раскаяние человека, совершившего профессиональный промах, непоправимый и ужасный.
— Неужели ошибка? — заговорил Варгин.
Доктор глянул на него, как бы не понимая.
— Ошибка… — пояснил Варгин. — Ошибка с вашей стороны как врача!
— Нет! — улыбнулся Герье. — Ошибки с моей стороны не было, да и не могло быть; могу вас уверить, что я слишком хорошо знаю свое дело!
Он произнес это с уверенностью, и эта уверенность не была в нем следствием излишней самонадеянности; он имел право сказать, что знает хорошо свое дело, потому что кончил курс с наградой, лучше всех своих товарищей, и в Женеве у него было много случаев, чтоб проверить свои знания; там он практиковал очень успешно.
Этот успех, сразу давшийся ему, и соблазнил его главным образом на поездку в Россию.
Кроме того, что он знал свое дело, он уважал и любил его настолько, что не хотел прибегать к шарлатанным способам искусственно составленной известности и предпочитал лучше бедствовать…
— В чем же дело? — спросил Варгин. — Вы расскажите по порядку!
— Да вот, — начал Герье, — только что вы ушли утром на работу и я стал собираться на свою ежедневную прогулку, как вдруг сама Августа Карловна постучала ко мне в дверь и говорит, что меня спрашивают. Я очень удивился. Она сказала, что требуется доктор и что пришел ливрейный лакей, по-видимому, из очень богатого дома. Можете себе представить, как я обрадовался?
