Ищейка - [6]

Отказываться сразу было как-то неудобно и Кульков журнал взял, но некоторое время не раскрывал, обдумывая, какой здесь может крыться подвох. Трескунову он не доверял: человек тот был хоть и не вредный, но пустой, бесхарактерный, легко поддающийся постороннему влиянию. Даже в служебной аттестации у него было записано — «не всегда критичен в оценке собственных поступков».

На яркой, цветастой обложке было что-то написано не по-русски. Кульков сумел разобрать только одно слово — «Мода». Ну и дату, конечно, а также порядковый номер. Пахло от журнала солидно: типографской краской, хорошим лаком, добротной бумагой. Он успел побывать уже во многих руках, но Дирижабль к нему явно не прикасался.

Кульков начал листать журнал, переворачивая страницы с такой осторожностью, словно между ними могла скрываться мина. Однако никаких неприятных сюрпризов не обнаружилось. Холеные, хоть и непомерно тощие иностранки демонстрировали разнообразные туалеты, начиная от полупрозрачных, чисто символических трусиков, кончая шубами, просторными и основательными, как постовой тулуп, нежились в ванных, полных белоснежной пены (одна бесстыдница даже не постеснялась грудь наружу высунуть), примеряли драгоценности, рекламировали непонятного назначения кухонные механизмы, мазали губы, подводили глаза, ласкали собак, кормили детей, скакали на лошадях, загорали под тентами на пляжах, занимались гимнастикой, а также изображали всякие другие сцены легкой, нетрудовой жизни.

«Крестьянка», которую выписывала жена, в этом смысле была куда как серьезней, там и про передовой опыт можно было почитать, и про международное положение, и про технику безопасности на ферме, и про всякие юридические казусы. Зато выкроек здесь на самом деле было немало. Жене они, конечно, пригодились бы. Обычно она доставала новые фасоны у знакомых или перерисовывала из той же «Крестьянки», но это, по ее словам, было явно не то. Жена у Кулькова, в отличие от него самого, была человеком современным, деловым, знала, что почем. За собой следила, хотя из сострадания к мужу старалась не употреблять духов и косметики.

— Нравится? — спросил Трескунов. — Дарю!

— Да нет, не надо. Я заплачу. — Кульков торопливо полез в карман, где у него имелась некоторая сумма серебром и в мелких купюрах, предназначенная для приобретения хлеба, молока и маргарина.

В его представлений журнал стоил копеек тридцать-сорок, ну в крайнем случае полтинник. Такую сумму он вполне мог себе позволить. Продолжая рыться в кармане, он перевернул журнал тыльной стороной вверх и в левом верхнем углу, рядом с двухзначной иностранной ценой разглядел фиолетовый штамп явно отечественного происхождения — «4 руб.»

От непомерности такой цены Кульков оторопел.

— Бери, бери, не стесняйся, — поспешил успокоить его Трескунов. — Потом рассчитаемся.

Тут же несколько человек со всех сторон потянулись к журналу, и он пошел гулять по дежурке. Дамочки в нижнем белье и купальниках особенно заинтересовали общество. Старый мерин, начальник медвытрезвителя Лызлов, которого уже неоднократно и всякий раз безуспешно пытались вытолкнуть на пенсию, выразился в том смысле, что в сорок пятом точно такая же вот немочка предлагала ему любовь за банку тушенки, а вот за эту и две не жалко, а та и на буханку ситника не потянет. Разговор, получивший новое благодатное направление, вновь оживился, а журнал, между тем, дошел до противоположного угла дежурки, где, небрежно развалясь на скамье, сидел Дирижабль, грыз монпансье и пугал помощника дежурного младшего сержанта Грушу тем, что раз за разом пытался обрезать маникюрными ножницами кончики его длинных усов. На журнал он особого внимания не обратил, только немного повертел его в руках и сразу отправил обратно.

Никто не успел заметить, как он сунул между его страничек фотографию, которую еще утром выпросил в уголовном розыске. На ней была изображена весьма смазливая блондинка, квартирная воровка и аферистка, в настоящий момент находившаяся в бегах.

Дирижабль аккуратно отстриг нижнюю часть фото с паспортными данными преступницы, а на обороте красивыми округленными буквами вывел:

"Пройдут года — все будто в воду канет,

Меня ты вспомнишь разве что во сне.

Так пронеси сквозь будущие годы

Хоть маленькую память обо мне.

Володе от Тамары на память о днях

нашей короткой, но страстной любви".

Дата, выставленная под текстом, соответствовала тому периоду времени, который Владимир Петрович Кульков в прошлом году провел в санатории.

Не обращая внимания на слабые протесты Кулькова, Трескунов запихал журнал во внутренний карман его шинели, за руку попрощался со всеми и был таков. За ним потянулись к выходу и остальные.

Домой он пришел часов в восемь, по пути посетив несколько продовольственных магазинов. Функции снабжения были возложены на Кулькова после того, как жена убедилась в его способностях безошибочно отличать свежий продукт от лежалого, а качественный от фальсифицированного, на какие бы ухищрения ни пускались перед этим продавцы. Без всяких приборов и химических реактивов он мог по запаху определить жирность молока, количество нитратов, содержащихся в огурцах, и влажность сахарного песка. Хотя скандалить и добиваться своего Кульков не умел, работники прилавка старались с ним не связываться, вполне резонно полагая, что от пары отборных селедок и килограмма неразбавленной сметаны у них не убудет.