Ищейка - [2]

— По следу я не найду. Собака, когда по следу идет, у самой земли нос держит. А я на четвереньках далеко не убегу.

— А если тележку такую низенькую сделать, вроде тачки? — встрепенулся заместитель, явно довольный тем, что разговор переменил тему. — Чтобы его носом вперед везти!

— Пустое все это, — сказал уже вконец осмелевший Кульков. — Никто меня в розыск не возьмет. Образование мое вам известно.

— Да… тут ты прав, — начальник потер переносицу.

— А если в виде исключения? По личному распоряжению министра, — опять влез заместитель, которому очень хотелось реабилитироваться за казус с Валькой. — Можно сослаться на слова товарища Брежнева. Помните — в «Целине»? Дескать, руководитель обязан умело использовать в работе все, как сильные, так и слабые стороны подчиненных.

Начальник ничего на это не ответил. То ли он имел какое-то иное мнение, то ли просто не помнил такое место в «Целине», поскольку, в отличие от простых смертных, политзанятий не посещал и был избавлен от необходимости подробно конспектировать любимую книгу советского народа.

— И давно это у тебя? — спросил он Кулькова.

— Да лет пять уже. С тех пор, как в пивбаре кружкой по затылку получил.

— Вот-вот, — усмехнулся заместитель. — Не было удачи, так неудача помогла. Не надо пиво в служебное время пить.

— Не пью я пиво, — устало сказал Кульков. — Особенно в служебное время. В бар я по необходимости зашел. Позвонить оттуда хотел. Я вам это уже сто раз объяснял.

— Погоди, — начальник поскреб висок. — Так ведь получил ты по затылку, а не по носу. Причем здесь запахи?

— Врач говорил, что здесь главное как раз не нос, а мозги. Что-то там такое сдвинулось, что за нюх отвечает.

Здесь Кульков был откровенен не до конца. В действительности все обстояло несколько иначе. Он прекрасно помнил увесистый, тупой удар по голове, от которого лязгнули зубы, в глазах вспыхнул радужный фейерверк, а окружающий мир завалился набок и завертелся, все темнея, темнея и темнея, пока не превратился в глухой черный колодец, на дно которого он и провалился. Очнулся Кульков среди сероватого мутного тумана, в котором медленно перемещались какие-то искаженные, неясные тени. Он различал свет и мрак, черное и белое, но не узнавал человеческих лиц и не мог читать даже самый крупный текст. Зрение сильно сдало, утратив глубину и четкость. О случившемся несчастье он никому не рассказывал, опасаясь увольнения и наивно надеясь, что впоследствии все как-то образуется само собой. Не доверяя глазам, он стал полагаться в основном на слух и обоняние, но в ушах постоянно звенели невидимые комары, зато нос не подводил, исправно работая за все другие органы чувств. Постепенно Кульков научился различать по запаху не только медперсонал и всех навещавших его людей, но и многие предметы, даже самые мелкие и ничем особым раньше не пахнувшие. После окончания лечения зрение несколько восстановилось, хотя в норму и не вернулось. Видел он как крот, не далее чем на пять метров вокруг, а газетные заголовки разбирал только в очках. Зато чутье становилось все острее, все изощреннее. С закрытыми глазами он мог опознать любого жителя городка, любую улицу, да что там улицу — каждый квадратный метр на ней, каждый забор, каждое дерево. Более того, сильные и резкие запахи стали действовать на организм Кулькова угнетающе — ему все чаще приходилось затыкать ноздри ватой, хотя ходить с вечно приоткрытым ртом было весьма неудобно. Так он и жил, погруженный в буйную стихию запахов, которые заменяли ему теперь все краски и образы Земли.

— Бывает и хуже, — сказал заместитель, демонстрируя свою эрудицию. — С головой шутки плохи. Мне на днях судья рассказывал, как к нему одна парочка пришла разводиться. В годах уже. Колхозники. Он шофер, она доярка. Судья, конечно, причиной интересуется. Может муж пьет или гуляет? Оказывается, тут дело совсем не в этом. Супруг после автомобильной аварии приобрел необычайные сексуальные способности. Мог любовью всю ночь заниматься, от гимна до гимна. А жена чуть ноги таскает, ей на первую дойку в четыре утра вставать. Вот и не выдержала, подала в суд — зам мог, конечно, изложить эту историю совсем иначе, простым и доходчивым языком, но присутствие начальника сковывало его и он старательно подбирал совсем другие слова, в приличии которых не сомневался.

— Ладно, иди Кульков, — сказал начальник, немного подумав. — Скажи дежурному, пусть тебя в КПЗ кем-нибудь заменят. Сегодня отдыхай, а завтра с утра чтобы был здесь. Тут у нас как раз рейд запланирован по борьбе с самогоноварением. Примешь участие.

В рейд уходили группами — двое работников милиции и трое-четверо дружинников. Кулькову в напарники достался участковый инспектор по кличке Дирижабль — самый несимпатичный для него человек в отделе. Роста тот был среднего, зато отличался необычайной дородностью. Его необъятное, вечно урчащее и хлюпающее пузо начиналось сразу от плеч, к которым посредством шеи сорок девятого размера крепилась тяжелая и шишковатая, как репа-рекордистка, голова, куда более широкая в челюстях, чем во лбу. Верхние конечности Дирижабля толщиной превосходили ногу обычного человека, а нижние, скрытые широчайшими галифе с болтающейся где-то у колен ширинкой, мощью и объемом могли соперничать с колоннами дорического ордера. Естественно, что обладавшая такими редкими статьями фигура не могла уложиться ни в одну типовую ростовку. В справке обмера, которую каждый работник милиции обязан был периодически представлять в вещевую службу ХОЗО, у Дирижабля значилось — «нестандартный». Благодаря этому он получал не готовое обмундирование, а отрезы, в которые умудрялся обшивать не только себя самого, но и всех остальных членов семьи.