Исчезнувший убийца - [33]

С цианом пока сталкиваться не приходилось, хотя ясно, что под хороший спрос каналы найдутся, нашлись ведь в этой недавней истории с наркотиками сестричка, хорошенькая, как юная богиня, а уколы больным делала водичкой, безобидным дистиллятом, и наркотики дружкам загоняла, она — ампулу, ей сапожки, она — две, ей — пальтишко, зарплаты с гулькин нос, помощи ниоткуда и никакой, а одета как принцесса, и все ноль внимания, она уже на круиз в очередь записалась, а все — ноль внимания, лишь постепенно врачи догадываться стали, больные уж очень нервно вели себя во время обследований, требующих приличной наркотической инъекции, а водичка, конечно, не действовала, поставили ловушку, нас вызвали, а она в слезы: а что мне делать, кричит, как мне одеваться прикажете, вышла б замуж за толстый кошелек — все поздравили бы, а тут — в тюрьму; с изгибом девочка, спросили ее: понимаешь, что такое наркотики? то же самое убийство, заживо ведь убиваешь; а она: хотят из жизни уходить, говорит, пусть уходят, не держу, да и вы не удержите…

Трудно удержать, это так, трудно, особенно когда помощи никакой и ниоткуда, расплющивают обстоятельства человека, мерка теряется, ради мелочи сиюминутной готов черт знает что в мир впустить, зажалеет себя, жалость до полного распада защекочет, и тут ему любой капли достаточно, вся вселенная в одну точку сжимается — в очередное желание, ни прошлого, ни будущего, одно настоящее с раззявленной пастью, попробуй насытить ее, все туда бросаешь, самого себя бросаешь, а пасть щерится, ухмыляется: мало, мало; еще хочет, но с другой стороны, девчонке-то сапоги в две ее зарплаты не кажутся мелочью, она за честь почитает препятствия устранить между собой и сапогами, даже если чья-то жизнь от того перекосится, и не нашлось ведь праведника, который вовремя спросил бы: откуда, золотце, на ножках твоих сапоги в две зарплаты; но не хуже ли другое — грешника не нашлось, который с другим вопросом и чуток пораньше к ней подошел бы: а как же ты, милая, на свои семьдесят четыре чистыми обуться-попудриться сумеешь, чтоб рубликами и шоколадками не пачкаться, чтоб ненароком дефицитную ампулу в кармашек не сунуть; меня бы спросил, другого, третьего, всех спросил бы, смотришь, и ответ нашелся, только редкость — грешники, исчезают они в самый неподходящий момент из нашего окружения, и из истории вдруг исчезают, тогда что уж девчонка — целые народы пускаются сметать препятствия между реальностью и благоденствием своих фюреров, и банальные хищения, мошенничества и убийства превращаются в патриотический долг, не нашлось поблизости ясновидящего грешника для несостоявшегося актеришки или недоучившегося учителишки, зато потом во множестве являются праведники: за счет чего бомбы делаешь, почему так много концлагерей строишь; да поздно всеобщая эйфория, глаза, уши, желудки — все наркотиками переполнено, что там десяток ампул…

Вроде бы этот дом, на пятом этаже, может, и нет никого, может, она на работе, лучше б — на работе, еще час, пока узнаю, дозвонюсь, подъеду, еще целый час он для нее жив будет, будет, поросенок этакий, рублевку прятать, за брюками в химчистку бежать или доставать что-то очень необходимое, будет жить, торопиться домой, улыбаться, хотя он уже никуда не торопится и ничему не улыбается, блаженно неведение, иногда три десятка лет ждут пропавшего без вести, и после похоронки ждут, но труп перед глазами — это черта, та самая, через которую перешагнешь и нет лазейки назад.

Значит, Надя, Надежда Васильевна; бедная Надежда Васильевна, чем же тебе помочь?

VII

Подвела, сучка поганая…

Кошмарное дело выходит, какого ж черта эти паразиты несчастные к бабке поперлись, неужели дома опохмелиться не могли, закуски ведь — холодильник лопается.

Знала я, чуяло мое сердце — подведет эта слабачка, разнюнилась, выла бы втихую, Борьку-то не воскресишь — каюк ему, так в крик ведь паразитка ударилась, первый раз вижу, чтоб эта тихоня так орала, и визгу, точно свинья под ножом, да еще царапаться, морду бить родной сестре, психичка, одно слово — психичка недоделанная…

А следователь — проныра, сразу все ему ясно стало, иначе не морочил бы меня допросом после такого случая, пожалел бы, нет не пожалел, догадался паразит, по минутам мой день высчитал, а что толку с моего вранья, Томка сей же момент, как в себя придет, все выложит, да и бабка жива — конец тебе, Надежда Васильевна, кругом конец и просвета не видно.

Как быть, как быть-то теперь, куда деваться?..

Ну, выскочу я отсюда, побегу, куда побегу, зачем: найдут, да и не выскочу, наверное, пропуск какой-нибудь нужен, коридор противный такой, серый весь, плакаты, плакаты, плакать хочется от всех этих плакатов, сейчас они Томку в чувство приведут, как орешек гнилой раздавят, и давить-то нечего, рассыплется Томка, от первого же вопроса рассыплется, на меня все свалит: Надька подговорила, Надька холодец сделала, Надька яд запустила, Надька мамочку покушать уговаривала, а я, дескать, чистая вся, застенчивая, сестре старшей боялась перечить, у-у, стервь, слабачка поганая, а кто ядик-то приволок, кто про холодец придумал, где-то ж достала эту ампулу, если б не достала, разве случилось бы такое — не подушкой ведь мамашу душить, не топором же рубить, даже подумать противно, так и жила бы потихоньку, и никаких дел, никаких милиций, померла бы баба Настя без нашей помощи и внукам бы по тысчонке оставила, и машину на следующий год купила бы, а главное, чтоб Генка был жив, да он за год побольше бабкиного состояния зарабатывал, и для чего я все дело затеяла, да еще с этой дурой, ни дна ей, ни покрышки глупой бабе, обеих нас в тюрьму засунут, а то вдруг не тюрьма — целых две смерти устроили! — следователь что-то про умысел говорил, но какой же тут умысел, мужиков-то никак гробить не собирались, а вдруг и взаправду — высшая мера, и вот же паразитство — меня приговорит, а Томку жить оставит, она признается, все им выложит, на меня с три короба навалит, а я запиралась, следователю врала, на меня все бочки и покатятся, кошмар какой-то — придут здоровые бугаи с ружьями, стрелять в меня будут, пули мою грудь в клочья изорвут, кошмарушка какой…