Исчезнувший убийца - [190]

— Я ж тебе говорила, сынок, говорила? — спросила она тихо и заботливо начала оттаскивать меня от каталки. — Ну, ведь говорила? Какая уж тут мать… Пойдем уж…

Мы как-то очень быстро добрались до ее столика, перед нами возник мой знакомый в сапогах.

— Выведи его! — приказала ему женщина, и мы, поднявшись по лестнице, пошли по какому-то бесконечному коридору. Мой провожатый семенил за мной, бормотал, словно оправдывался:

— Что же ты? Надо было за мной, а ты куда? Надо было — сразу, я — туда, ты — туда, я — туда, ты — туда! А ты? Теперь все!

IV

Итак, я оказался за воротами больницы. Пробираясь к остановке между припаркованными возле ворот машинами, я насвистывал какой-то мотивчик: приятно было идти между ними — как-никак — будущие клиенты. Средь них обнаружился и старый знакомый: машина участкового врача — сам ишачил на полставочки где-то в глубинах больницы — стояла, выставив напоказ новенький, еще незакрашенный порожек. Я наклонился — работа была сделана на совесть — удовлетворенно покивал, а распрямляясь, облокотился о капот соседней машины: он был теплый. Одним словом — хозяин этого «Жигуля» сам был виноват: я всего лишь дернул дверцу; она открылась, и мне ничего не оставалось делать, как влезть, достать свой универсальный ключ. Подлец «Жигуль» завелся с полоборота.

Поначалу я покатался по темным улицам, потом сообразил, что хотя и расширяю круги, но далеко от места угона не удалился. И я выехал на проспект, поехал по нему, нырнул под эстакаду, вынырнул на мост, проскочил кривой переулок, вырулил на бульвар. Мне было чертовски хорошо, и я решил заняться частным извозом.

Кого попало возить не собирался. С другой стороны, образ потенциального пассажира как-то слишком расплывался, и, минуя многочисленные протянутые руки, я начал испытывать некоторое смятение.

В конце концов образ оформился так, как должен был оформиться: она шла у края тротуара, оглядываясь, и уже почти что безнадежно помахивала рукой.

Я обогнал ее, прижался к тротуару, остановился, наклонился и открыл правую дверцу.

— Пожалуйста, — сказал я, глядя на нее снизу вверх.

Ей, ясное дело, очень нужно было ехать, а она еще и поколебалась, поморщила носик. Потом, конечно же, села.

Когда-то я даже мечтал о чем-то в этом роде: поздний вечер, неспешная езда, девушка, с кратким угуканьем угощающаяся сигаретой, запах табака, духов и немного бензина, я, небрежно ведущий машину и задающий ненавязчивые вопросы. Я хотел попросить ее пристегнуться, но увидел, что она — сама дисциплинированность — уже по собственному почину возится с ремнем. Я взглянул на нее повнимательнее: надутые губы, торопливо накрашенные глаза, округлый подбородок. «Ты этого хотел?» — спросил я себя, усмехнулся, а она, наконец-то пристегнувшись, устроила поудобнее на коленях свою сумку, положила на нее сцепленные пальцами руки: из ее рук каким-то странным букетиком торчали перчатки.

Я доставил ее прямо к подъезду и, весь во власти лирического настроения, отказался от протянутой трешки.

— На кофе я вас не приглашаю, — сказала она с вызовом и впихнула трешку в пепельницу.

— Что вы, что вы! — возмутился я и попросил телефончик. Она тут же — лишь бы поскорее избавиться от меня — записала его карандашом для ресниц на руководстве по эксплуатации и упорхнула, оставив дверцу открытой, а ремень — лежащим на земле.

Я отъехал два квартала и бросил машину, ничего не взяв, оставив трешку в пепельнице. С руководством подмышкой я вышел на магистраль, поймал такси и поехал к Вальке.

Она открыла заспанная, испуганная, радостная.

— Что же ты не позвонил? — заговорила она. — А если бы муж? А я вот сплю, сплю, сплю…

— Привет, — я поцеловал Вальку в теплую шею.

— Чей это телефон? — Валька взяла руководство из моих рук.

— Клиента! — ответил я и пошел на кухню. — Жрать хочу!

Потом Валька стонала и, как обычно, царапала мне поясницу, а я, глядя в ее запрокинутое смазанное лицо, думал о девушке.

— Сегодня придешь? — спросила Валька утром. — Он сегодня опять в ночь…

— Сегодня я к матери в больницу. Завтра.

— А завтра у него выходной…

— Ну, тогда созвонимся…

Часы пробили семь.

— У-у, — заторопился я. — Мне пора! Побежал…

V

На полпути к истосковавшемуся по хозяину станку меня перехватили ребята.

— Вот он! — сказали они. — Вот он и заплатит за пиво!

— Это почему же? — спросил я, доставая деньги.

Мы быстро распотрошили коробку, с жадностью выпили по банке.

— Наше лучше, — твердо, но все же с некоторым утренним сомнением, сказал кузнец, открыл еще одну. Пена шибанула ему в нос, он фыркнул. — Химия здесь одна. «Колос», он вот полезен… — Убежденность его возросла, и, как бы в подтверждение он разорвал банку надвое.

Я угостил всех сигаретами, мы закурили.

— Деньги человека портят, — вдруг сказал электрик, мутновато глядя вдаль.

— Это точно, — с готовностью согласился кузнец: на него тоже, видимо, нашло просветление. — Эх, тоска, — вздохнул он и неожиданно обратился ко мне:

— Хочешь, я тебя сейчас башкой о шпиндель? По-отцовски, а?

Я похлопал кузнеца по плечу и продолжил путь к станку. Станок, начисто протертый с вечера, действительно, словно ждал меня. С верстачка возле я взял старый, негодный уже и на шлифовку распредвал и в качестве приветствия запулил им в программный. Паралитик, видимо, еще не проснулся и поэтому промолчал. Только я потянулся к рубильнику, как по селектору — организация труда у нас была высший класс — назвали мою фамилию.