Исчезновения - [15]

Однако, когда наливаю кленовый сироп на большую желудевую тыкву, чувствую первый проблеск понимания решений мамы. Нет ничего удивительного, что она уехала столько лет назад и никогда больше не говорила о Стерлинге. Да и, учитывая все, что я до сих пор видела, что она могла бы сказать?

После ужина я сталкиваюсь с Уиллом, когда мы оба одновременно встаем, чтобы выйти из-за стола.

– Прости, – извиняюсь я, отступая назад. Наши глаза встречаются.

– Это я виноват, – говорит он. Он отходит в сторону, давая мне больше пространства, чем нужно в действительности. – Полагаю, ты присоединишься вечером к нашей игре? – спрашивает он, переминаясь с ноги на ногу. – Я не давлю на тебя. Только если сама хочешь.

Я думаю о книге, которую доктор Клиффтон пытался спрятать.

– Да, – отвечаю я Уиллу, задвигая стул, – думаю, я присоединюсь к вам сегодня.

***

Мы садимся неровным кругом в библиотеке: Уилл – в чересчур большое кожаное кресло, доктор Клиффтон – на стул «Хичкок», а Майлз – на пол. Я опускаюсь на диван, рядом с миссис Клиффтон.

– Будет здорово играть с еще одной девчонкой в комнате, – говорит миссис Клиффтон, раздавая карты, и я удивлена, понимая, что это действительно весело, хотя играю я ужасно. Меня отвлекает тот факт, что со стола доктора Клиффтона убрано все и книги нет.

Когда мы уходим спать, я слышу голос миссис Клиффтон из соседней комнаты, когда она желает Майлзу спокойной ночи.

– Майлз, – говорит она, – ты хотел меня о чем-то спросить? Желаешь поговорить о завтрашней школе или о чем-нибудь другом?

Я останавливаюсь на середине строчки Кольриджа, чтобы послушать, жалея, что не подумала сама спросить его об этом. Раньше я бы этого не сделала, но почему-то кажется, что мне стоит начать.

Он не спрашивает ее о вариантах, или об Исчезновениях, или о маме, или о войне, как не задает тысячи дугих вопросов, которые я хотела бы, чтобы он задал.

– Зубная фея приходит в Стерлинг? – спрашивает он вместо этого. – У меня шатается один зуб.

Я закатываю глаза: почти уверена, что Майлз знает, что зубной феи не существует, так же как что он собирает монетки на новый комикс «Подводник».

– Конечно, – говорит миссис Клиффтон. – Стерлинг – одно из ее любимых мест. Но ты должен сказать мне, когда зуб выпадет, чтобы я убедилась, что она знает, где его искать.

– О, хорошо, – говорит он.

– Завтра будет чудесный день, – продолжает она. – В вашей школе так много замечательных людей. Волнующе, не так ли, знать, что завтра встретишь много новых друзей?

Майлз молчит. И потом слышу, как он повторяет слова, которые мама всегда говорила нам, когда мы были маленькие. Я давно их не слышала и даже не знала, что он их помнит.

– Миссис Клиффтон, пусть ваши сны будут наполнены звездами, а не тенями, – говорит он. Теперь, когда он мне не виден, его голос словно принадлежит кому-то младше.

– Спасибо, Майлз, – произносит миссис Клиффтон так тихо, что я почти не слышу ее. – Но, боюсь, сны – это то, что ушло из Стерлинга задолго до твоего рождения.

Я закрываю глаза. Так, значит, это не совпадение, что мои кошмары прекратились, как только мы переехали в Стерлинг. Сны, даже плохие, были единственным последним способом дотянуться и коснуться мамы. И даже ее призрак был лучше, чем ничего.

***

Той ночью я жду в своей комнате, пока дом не затихнет. Моя новая форма висит в шкафу. Белая блузка, галстук и темная юбка с заглаженными складками как будто обещают: «Мы поможем тебе выглядеть так, словно твое место здесь». Я пытаюсь не смотреть на них.

Вместо этого завязываю волосы в пучок, позволяя ушам дышать в таинственности комнаты. Из всех черт, которые я не люблю, именно кусок хряща, свернутый как зерно, на кончике моего правого уха я ненавижу больше всего. Несколько месяцев мне он почти нравился, когда вдохновил папу на прозвище для меня. «Мой маленький эльф», – говорил он и брал меня на руки.

Но все кончилось одним весенним днем в восьмом классе, когда Диксон Фейервезер, парень, по которому я тайно страдала четыре года, похлопал меня по плечу на уроке. Я наклонилась к нему с тупейшей улыбкой на лице, пока он вдруг не отпрыгнул.

– Эй, что это? – спросил он, показывая пальцем. – Это бородавка? Отвратительно.

Отвратительно.

Финальное слово для меня и моего уха.

Я заплакала, только когда добралась домой, и вырезала самую глубокую линию в полу. Две недели спустя Диксон разбил собственный нос, пытаясь ударить Саймона Снида тетерболом.

В то время мы обе, Кэсс и я, плакали… от смеха.

Я стряхиваю воспоминания, решив, что прождала достаточно долго, чтобы все заснули. Самое время еще раз взглянуть на библиотеку доктора Клиффтона.

Когда открываю дверь, коридор погружен во тьму. Крадусь вниз по ступеням и проверяю кухню, просто чтобы убедиться, что никого нет. Свет выключен, и Женевьева уже давно ушла спать. Я тянусь к выключателю.

Когда свет включается, раздается скрип стула по полу, и кто-то вскакивает. Я вскрикиваю, а потом закрываю рот рукой, чтобы заглушить крик.

Это Уильям.

Он сидел за кухонным столом в темноте, перед ним на тарелке недоеденный сэндвич. Его лицо кажется более угловатым, чем при свете дня. Новая стрижка чуть-чуть коротковата, но ему идет.