Исчезновение принца. Комната № 13 - [6]

Оглядев усталым взором пыльную, унылую комнату, Фишер в задумчивости уставился на стеклянный ящик с чучелом птицы внутри, над которым на стене висело ружье, похоже, единственное украшение этого безрадостного места.

– Пагги любил пошутить, – заметил он. – Хоть шутки его были обычно довольно мрачными. Но, когда человек покупает пакет бутербродов, собираясь свести счеты с жизнью, согласитесь, это уж слишком мрачная шутка.

– Если уж на то пошло, – ответил Марч, – люди вообще не так часто запасаются бутербродами у самой двери богатого дома, если собираются в нем остановиться.

– Верно… Верно, – поглощенный какими-то своими мыслями, повторил Фишер, а потом вдруг вскинул ожившие глаза на собеседника. – Черт возьми, а ведь верно! Вы совершенно правы! И это наводит на весьма необычную мысль, не так ли?

Какое-то время Марч молча смотрел на него, а потом отчего-то нервно вздрогнул, когда дверь харчевни распахнулась и еще один человек быстро подошел к стойке. Он швырнул на нее монету, потребовал бренди и лишь после этого заметил двоих посетителей, которые сидели за непокрытым деревянным столом у окна. Когда он повернулся, вид у него был довольно озадаченный, и тут Марча ждала еще одна неожиданность, поскольку товарищ его по-свойски приветствовал вновь прибывшего, который оказался не кем иным, как сэром Говардом Хорном.

Выглядел он намного старше, чем на своих портретах в иллюстрированных газетах, что свойственно всем политикам. Гладкие светлые волосы государственного мужа были тронуты сединой, но круглое лицо его казалось почти смешным, тем более что римский нос в сочетании с живыми, яркими глазами делал его чем-то похожим на попугая. Шапка его сползла на затылок, а под мышкой он держал ружье. Гарольд Марч по-разному представлял себе встречу с великим политиком-реформатором, но никогда не думал, что он при этом будет держать в руках ружье и пить бренди в трактире.

– Так ты тоже остановился у Джинка, – сказал Фишер. – Похоже, к нему весь свет съехался.

– Да, – ответил канцлер казначейства. – Тут прекрасная охота. Дичь так и идет… По крайней мере, та, которая не идет к Джинку. Никогда не встречал такого паршивого охотника с такими замечательными охотничьими угодьями. Нет, сам-то он чудесный парень и все такое, я против него и слова не скажу, но он так и не научился ружья держать, пока паковал свою свинину или чем он там занимался. Говорят, он как-то отстрелил кокарду со шляпы собственного слуги. М-да, держать слуг с кокардами – в его духе. Еще один раз он попал в петуха на флюгере на своей дурацкой золотой беседке. Это, наверное, единственная птица, которую он подстрелил за свою жизнь. Ты сейчас туда идешь?

Фишер расплывчато ответил, что у него есть еще кое-какие дела, поэтому он придет чуть позже, после чего канцлер казначейства покинул трактир. Марчу показалось, что знаменитый политик был немного расстроен или несколько спешил, когда заказывал бренди, но после разговора успокоился, хоть разговор этот оказался не совсем таким, как ожидал журналист. Через несколько минут Фишер тоже направился к двери. Он вышел на середину дороги, постоял, глядя в том направлении, откуда они пришли, потом прошел в эту сторону около двух сотен ярдов и остановился.

– Пожалуй, что здесь, – произнес он.

– Что здесь? – не понял его спутник.

– Здесь был убил тот бедняга, – вздохнув, пояснил Фишер.

– Это как же? – удивился Марч. – Ведь он разбился о камни в полутора милях отсюда.

– Нет. – Фишер покачал головой. – Он не падал на камни. Разве вы не заметили, что он упал на мягкую траву на склоне ниже? Ну, а я помимо этого заметил и то, что тогда у него в голове уже была пуля. – Помолчав немного, он добавил: – В трактире он был жив, но умер задолго до того, как его машина разбилась о камни. Следовательно, его застрелили, когда он ехал в своей машине по этой прямой дороге, думаю, где-то на этом месте. После этого машина, конечно же, продолжила свой путь, потому что остановить ее или развернуть было просто некому. Довольно хитро придумано, ведь большинство людей, как и вы, обнаружив тело так далеко от места убийства, решит, что это был просто несчастный случай, в котором нельзя винить никого, кроме самого водителя. Убийца, должно быть, дьявольски умен.

– Но разве выстрел не услышали бы в трактире или еще где-нибудь? – спросил Марч.

– Услышали бы. Но не придали бы этому значения. И это, – продолжил он, – лишний раз говорит об уме преступника. Здесь ведь весь день идет охота. Очень вероятно, что стрелок специально подобрал время, чтобы его выстрел совпал с пальбой охотников. Сомнений нет, это выдающийся преступник. Но этим его таланты не ограничиваются.

– Что вы имеете в виду? – спросил его компаньон, у которого засосало под ложечкой от непонятно откуда взявшегося предчувствия беды.

– Он к тому же и выдающийся стрелок, – сказал Фишер, после чего резко повернулся и пошел по узкой, заросшей травой тропинке, даже не тропинке, а простого следа от тележки, который обозначал конец земель поместья и начало открытых верещатников. Постояв немного в раздумье, Марч побрел за ним следом. Когда он снова увидел Фишера, тот стоял у просвета между разросшимися до невероятных размеров колючими сорняками и смотрел на крашеный деревянный забор. За забором огромными серыми колоннами вздымались растущие в ряд тополя, которые своими кронами наполняли небо темно-зеленой тенью и шелестели листьями на медленно утихающем ветру. Близился вечер, и гигантские тени тополей растянулись едва ли не на половину всего луга.