Исчезновение (Портреты для романа) - [37]

Гайдебуров думал о себе, что он не жертвует, а уступает.

Его встретили одинаковые Антоша и Сережа, оба неопределенного, молодежного, худощавого возраста, припорошенные, испитые, один с черными мерзкими усиками, второй с невидимыми, белесыми. Их родство выдавала целеустремленность. Следом с голым, татуированным, безволосым, античным торсом появился Мансур. Из-за синего, зэковского эполета Мансура вышли Раджаб, Борис, Софья, Фрунзик, Люба и новая белокурая наездница в белом, потертом, кожаном трико и фиолетовых крагах с перфорацией. Звали ее странно - Ветка. Антоша пел, что она стреляет метко.

Антоша шепотом сообщил, что ждали его в "Вепре", всего заказали, но "Вепрь" закрылся. На Троицком поле пробило три часа пополуночи. С утра нужно будет заплатить Диме-буфетчику. Выпивку и закуску с собой подняли.

Софья, маленькая, с теплыми, обманутыми, слепыми глазами, была опять плоха. Она жаловалась, что ее побили в ментовке, что муж ее продал квартиру и уехал в Германию, ей оставил ржавый "форд", весь в дурацком тюнинге.

Софья ничего не говорила по существу, но единственная в этом обществе сквозь нетрезвую, бесшабашную вальяжность Гайдебурова видела его будущее многообещающим.

Люба родилась с большими, мужицкими, натруженными руками. Она не прятала их, будто они были ее достоинством.

Она оглядывала Гайдебурова как пропащего. Он был симпатичен ей потому, что пропадал с музыкой. То, что он силился держать ногу в стремени, забавляло только легкомысленного Фрунзика. Раджаб был обходителен и проницателен. Раджаба боялись. Раджаб был хлесткий забияка. Раджаб в какой-то момент нашел в Гайдебурове родственную душу. Эта находка удивляла Мансура. Мансур от удивления поднимал глаза к потолку.

Русский Борис, проведший сознательное детство в советском Баку, произносил слова беспорядочно и с сильным акцентом. Он хотел оставаться лучшим из азербайджанцев. Ему нужно было завтра на работу, за руль, но он все не решался оставить перспективную компанию.

Ветка видела, что нравится гостю. Она откинулась на стуле так, чтобы придать своей извилистости последнюю, ложбинчатую истому. На горле у нее тлели припудренные засосы, похожие на следы от фаланг. Гайдебуров обратил внимание на ее слюнявые, бессильные губы, совершенно ювенальный, бодрый овал, ясный, по-своему отзывчивый и предупредительный взгляд. Им она начинала опекать своего мужчину. Смеялась она одной стороной рта, как будто с другой стороны у нее недоставало зубов.

Когда Софья пододвинула свою табуретку поближе к Гайдебурову, Ветка наконец-то телеграфировала Гайдебурову воздушный поцелуй - уже беспокойный и полный упреков. Ветка еще больше развалилась на стуле и задела носком сапога штанину Гайдебурова.

Мансур оглянулся на Раджаба и спросил то ли у Антоши, то ли у Сережи:

- Скажи, кто ты по жизни? Вот я по жизни - мужик. А ты кто, проститутка, что ли?

- Начинается, - протянул Антоша.

- Мансур в своем репертуаре, - поддержал Антошу Сережа.

- Как будто ты не знаешь, Мансур, что Антоша - Шерочка, а Сережа Машерочка, - сказала Люба.

- Я-то знаю, - говорил Мансур. - Шерочка с Машерочкой. Витальич-то не знает.

- Догадываюсь, - сказал Гайдебуров.

- Шерочка с Машерочкой, - не унимался Мансур.

- Не учите жить, помогите материально, - отзывался из смежной комнаты Антоша или Сережа. Оба застилали одну кровать, шептали непроницаемо и непримиримо.

- Иди воруй! - громко говорил Мансур.

- Ой, Мансур, прекрати! У нас гости.

- Че ты мне рот затыкаешь, Шерочка? Иди воруй! Не будь проституткой, Антоша!

- Я не Антоша, я Сережа.

- Э, какая разница? Иди воруй!

- Куда ты меня гонишь из моей квартиры?

- Э, это не твоя квартира. Шахер-махер с Иван Васильичем сделали.

- Я же и тебе помог, Мансур, жилплощадь здесь получить.

- А Иван Васильич еще не поменял профессию? - спросил Гайдебуров.

- Э, зачем? Он комендант.

- Комендант? Понизили, что ли?

- А я вот по жизни - алкоголичка, - заявила Софья.

- Ты не алкоголичка, ты пьяница, - поправил Мансур.

- Да, я по жизни пьяница, - подтвердила Софья.

- Удивительно, что среди ваших тоже бывают пьяницы, - сказала Люба.

Ветка забросила ногу на колени прямому Мансуру и уцепилась усмешкой за снисходительный взгляд Гайдебурова. Мансур с видимым презрением стряхнул ее ногу и увидел обоюдное одобрение Раджаба и Гайдебурова.

- Э, че ты мне свой мосол бросаешь?

Раджаб вполголоса разговаривал с Гайдебуровым о Чечне, о тейпах, о вендетте, шариате, о податливости России, о русских рабах, о кавказских набегах.

- Скажи, Раджаб, почему у себя на родине вы джигиты, а в России бандиты? Почему своих женщин вы боготворите, а русских ни во что не ставите?

- Разве мы виноваты, что ваши женщины - бляди?

- Мы виноваты. Я не понимаю, чего мы боимся и почему не можем дать отпор?

- Вы слабые. Вы не держите себя в руках. Вы не защищаете своих сестер, не уважаете своих стариков.

- Русские разделены. Наша огромная территория нас разомкнула.

- Отдайте лишнее по-хорошему. Все равно не удержите.

- Жизнь тяжелая.

- Жизнь у всех тяжелая. На Кавказе всегда тесно было.

- Лет через тридцать Питер почернеет, - отозвался Антоша. - Здесь, в общаге, прикинь, Леонид Витальевич, десять лет назад жили три семьи из Дагестана, а теперь полдома - черные.