Исчезновение Ивана Бунина - [15]

уладил несколько финансовых дел в пользу состоятельных стокгольмцев. «Приходится быть начеку», – добавил он. Кто знает, каких неприятных сюрпризов можно ждать от засевших в правительстве социал-демократов? В пору, когда задувают тревожные ветра, нет ничего лучше швейцарского банковского сейфа.

В юности Нобель мечтал стать писателем, но ему для этого не хватало воображения, и он выбрал юриспруденцию. Стокгольмский гость развлекал Бунина и Муромцеву историями из жизни своей знаменитой семьи. Его двоюродный дед Альфред тоже чувствовал тягу к писательству и сочинял проникнутые глубоким религиозным чувством весьма недурные стихи. Был у Альфреда и незаконченный роман, главный герой которого, господин с говорящим именем Авенир[3], выражал его воззрения на устройство мира.

Наконец от занимательных рассказов Карл Август Нобель перешел к делу, приведшему его в Прованс. Сейчас таинственный гость раскроет свои карты. Бунин от волнения отставил в сторону свой бокал. Чуть сморщенное от напряжения лицо Муромцевой – у нее были проблемы со слухом – осветилось радостью. Она послала экономку за еще одной бутылкой марсане. В жизни изгнанников наступал судьбоносный момент. Решался вопрос об их будущем.

– Ужин остынет, – заметила экономка, прерывая затянувшийся аперитив. – Не пожалуете ли в столовую?

– Да, пойдемте! – поддержал ее Бунин. – Нас ждет шатонёф-дю-пап. И превосходные блюда русской кухни.

Сидя за новогодним столом, русский писатель с радостью услышал, что его творчество, ставшее предметом самого скрупулезного и глубокого анализа, получило высокую оценку. В полной мере погрузиться в мир его произведений члены комитета смогли с помощью привлеченных экспертов-славистов, уточнил стокгольмский эмиссар.

Эти специалисты едва ли не в микроскоп изучили поэзию Бунина, особенно выделив его сборник «Листопад», удостоенный Пушкинской премии, присуждаемой Императорской Санкт-Петербургской академией наук. Впоследствии Бунин получил эту награду еще раз – в знак признания зрелости его таланта.

Однако больше всего экспертов вдохновила бунинская проза. Повестью «Деревня», увидевшей свет еще до Первой мировой войны, Бунин обозначил свой разрыв с тогдашней литературной традицией, воспевавшей русское крестьянство. «Деревня» принесла писателю всеобщее признание, и он был избран почетным академиком Императорской академии, присоединившись в этом качестве к своему учителю, великому Льву Толстому. Он носил это звание несколько лет, пока не исчезла сама академия, сметенная вихрем большевистской революции.

Карл Август также сообщил супругам о неизгладимом впечатлении, которое произвел на комитет недавно опубликованный Буниным роман «Жизнь Арсеньева», поставивший автора в один ряд с Роменом Ролланом, Томасом Манном и Джоном Голсуорси. Нобелевский комитет, отбросив последние колебания, признал его одним из крупнейших писателей XX века.

Тем не менее, добавил шведский гость, академия еще не приняла окончательное решение, хотя близка к этому. Кстати, ряд академиков активно высказываются в пользу другого русского писателя – Дмитрия Мережковского.

– У Мережковского наверняка много сторонников, – заметила Муромцева. – Он писатель огромного таланта.

– Не спорю. Хотя – не скрою от вас – до последнего времени вашего супруга активно поддерживал мой дядя Эмануэль. Несколько месяцев назад он скончался, но его друзья продолжают начатое им, не афишируя, впрочем, своих действий. Я лично за этим слежу.

– Мы безмерно вам признательны, – заверила гостя Муромцева, не обращая внимания на смущение, охватившее ее мужа.

– Благодарю. Но вопрос о премии за тридцать третий год еще не решен. Есть и другие серьезные кандидаты, например грек Костис Паламас. Однако ваш самый серьезный конкурент – это Поль Валери. За ним – два десятка членов Французской академии и столько же университетских профессоров-литературоведов. Это, прямо скажем, тяжелая артиллерия.

– Каковы шансы Поля Валери? – спросила Муромцева.

– Если верить одному моему другу, скорее скромные. Поэзия Валери изысканна и прекрасна, но слишком сложна и мало понятна простому смертному.

– А Горький?

– Его шансы равны нулю.

За ужином Иван Бунин еще раз поблагодарил шведа, который не спускал глаз с молоденькой местной девушки, помогавшей экономке подавать на стол.

– Передайте, пожалуйста, глубокоуважаемым членам Нобелевского комитета мое решение, – сказал Бунин и с улыбкой добавил: – Я нисколько не возражаю против того, чтобы мое имя фигурировало в списке папабилей[4].

– Не сомневаюсь, что вас ждет блистательное будущее во Франции и во всей Европе.

Карл Август Нобель, остановившийся в гостинице неподалеку, вызвался проводить до дома хорошенькую помощницу экономки.

– Пора прощаться, – допив крепкий кофе, сказал он супругам. – Уже поздно. Завтра я еду в Париж, оттуда в Стокгольм. Там с нетерпением ждут вашего ответа.

Глава 8

Грас, январь 1933

То утро Бунин проводил в своем кабинете на втором этаже просторной виллы, вместе с ассистентом Леонидом Зуровым разбирая бумаги и старые рукописи.

Бунин вслух зачитал письмо, которое Ромен Роллан прислал ему в 1930 году, когда Нобелевскую премию получил американец Синклер Льюис. Роллан восхищался современными русскими писателями и уверял Бунина, что всецело поддерживает его, Горького и Мережковского. «Шведской академии давно пора наградить одного из этих трех гигантов пера», – писал Роллан.