Исчезание - [6]

Оську, чтоб не запускал уроки в техникуме, он отгоняет от окна, а в окне как раз здорово крутятся на турнике Танька и Тонька в застиранных, оттопыренных где надо трусах, из-под которых вот-вот завиднеется упитанная у таких еще девчонок взрослая женская плоть...

Аркаше, у которого чахотка, примерещилось, что он обыграл отца в подкидного и теперь шлепает его по носу тремя картами. Нужно отмаять две тысячи раз. В жизни Аркашка делает это ловко как никто, но сейчас каждый замах словно тормозится непонятным противодействием, что констатирует из-за туч некий непреложный левитановский голос: "Замах остался в жопе! Раз! Замах остался в жопе! Два!..". Но так подначивают, когда играют в городки! Ну-да же! Это не карты, это городошная бита в руке у Аркашки и он, и он, и он...

Володьке, мастеровому, приснилось нарезание резьбы, хотя навстречу его суппорту движется какой-то нелепый, не имеющий права существовать встречный. А это - суппорт отца, и он преодолевает Володькин, чего вообще быть не может, и обрабатывает заготовку по-своему, нарезая резьбу левую. Она же, оказывается, тоже должна быть справа налево... "Ты что, папа, зачем так, папа, ведь план же по деталям?!.." Но отец продолжает вредничать и портит изобретенные Володькой захват-пассатижи. А пассатижи - Володькина тайна. Он войдет в возраст, зарегистрирует их как рационализаторское предложение и прославится.

Володька, конечно, рассказал бы о пассатижах Яше, но тот спит как убитый...

Муське привиделось, что не успела его жена вернуться домой, а там уже почему-то отец, и она с отцом заваливается на перину, а он, Муська, вошел, и отец при нем с ней соединяется, и она принимает отца всего сколько есть, для чего раскидывает белые, хорошо видимые в темноте ноги. Муська прямо обмер, а рассвирепевший отец стал выплевывать странные слова: "И увидел Хам наготу отца своего..." "Но что ты делаешь, папа?" "Что делаю? Тебя зачинаю!" "Как это может быть, папа?" "Убирайся или будешь проклят!". "Как это - зачинает меня с моей женой?" - недоумевает и плачет ошарашенный Муська...

Нюська, старший, сновидит, что ему открылась главнейшая из заповедей и он додумался до самой сути! Новая! Отец когда-то, заикаясь, учил его: не во-во-воруй! не у-у-убивай! не п-п-п-прелюбодействуй! И вот сейчас, учитывая, по-видимому, Муськин с кровосмесительным прелюбодейством кошмар, Нюська взял и чудесной догадкой слепил все три заповеди в удобную - и, как оказалось, - главную! Н е  в о р о б е й с т в у й! Отец же отчетливо и не заикаясь (оказывается, у него замечательный глубокий голос), велит: "Забудь все правила жизни! Главное знают только те, кто ушел! Заповедь эта - н е  у м и р а й !" "А как же - н е  в о р о б е й с т в у й ? !" "Она тоже главная, - говорит отец, - но ее  г л а в н о т а  не главнее...", - и принимается неудержимо  в о р о б е й с т в о в а т ь . И Нюська орет: "Не воробействуй, не воробействуй!" - кричит он отцу. "А ты не умирай!.." огрызается отец...

Но тут оказывается, что отец не один. Боже мой, с Яшкой! И Яшу подумать только! - с дороги даже покормить некому - мать спит, а с ней спит сестра, и той что-то снится, но что - нам не узнать. Разве могут знать мужчины, тем более братья, что снится по ночам сестре...

Кровати для Яшки не нашлось, и он, подложив под голову скатку, засыпает по-красноармейски на полу. И снится ему, что они с отцом целятся друг в друга, потому что отец - главный враг. Он же породил Яшку, чтобы того убили молодым. И оба, целясь, поют: "Врагу мы скажем нашей родины не тронь, а то откроем сокрушительный огонь!" Отец поет, конечно, громче. Поэтому Яшке приходится безо всякой жалости пристрелить его метким сокрушительным огнем. А что же еще, если не пристрелить? Однако подлый враг - отец, успевает пустить по Яшке свою меткую пулю, и невезучий красноармеец падает на родной, чисто вымытый мамой пол...

Оська меж тем пытается хоть сбоку, хоть как-нибудь заглянуть мимо отца, но тот заслоняет собой все окно, а оно пытается из-за отцовой спины высунуться, чтобы Оська хоть одним глазком глянул на турник, но тут отец разрастается в ширину и высоту, и становится тьмой... Отец повсюду...

И Оська начинает от страха кричать...

Замахивается битой Аркашка, чтобы с оттяжкой шлепнуть картами по отцову носу, но карты - тоже бита (карта ведь бита!), и он в ужасе кричит...

Потому что все закоулки сна полны отцом.

"План же, отец, план же!" - орет Володька, отпихивая неодолимый  с п р а в а н а л е в ы й  суппорт...

Муська видит, что жена его приняла всего отца в себя, и от этого кричит, и Муська кричит. И жена, орущая под взмахами отцовых чресел почему-то не своим, а Оськиным голосом уже совсем под ним неразличима, только груди подпрыгивают...

Отец повсюду...

"Не воробействуй! - кричит отцу Нюська. - Не воробействуй же!" - но отец давно уже сплошная тьма, и к Нюське присоединяются воющие, вопящие, захлебывающиеся, косноязычные во сне голоса братьев...

Темнота. Мрак. Комната полна криков, всхлипов, задыханий.

- Что? Что? Что?! Дети, что вы так кричите?! - мечется при свете поминальной свечи мать. И сама, поскольку дремала и выдернулась изо сна, не может ничего понять - эти большие длинные дети - неужели она родила их?