Исцеляющая любовь - [208]

За время беременности Лора очень отяжелела. Барни пришлось поднатужиться изо всех сил, чтобы вдвоем с той единственной сестрой, которая понимала, что происходит, перевернуть Лору и помочь ей встать на четвереньки. Дверь распахнулась, и две другие сестры бегом покатили кровать в родилку.

— Барни, останься со мной! — взмолилась Лора.

— Не беспокойся, Кастельяно, я сейчас догоню.

Он побежал в хирургическую раздевалку. Испуганный Муради натягивал зеленый костюм.

— Где одежда? — выпалил Барни.

— Простите, — возразил иранец, — но сейчас не время для мужей. Ей надо делать кесарево.

— А кто здесь умеет это делать, черт бы вас всех побрал! Буфетчик? Сколько таких операций сделали лично вы? Уверен, что меньше меня.

Молодой доктор вышел из себя:

— Слушайте меня, доктор Ливингстон. Она — моя пациентка, а вы останетесь ждать за дверью. Иначе я позову охрану и прикажу вас привязать к креслу. Мы тут с вами препираемся и теряем драгоценное время. А ребенок в опасности. Так что сядьте, закройте рот и дайте мне пройти.

Барни стукнул кулаком по одному из шкафчиков.

«Ах ты гаденыш! — подумал он. — Разговариваешь со мной так, будто это я виноват, что ты прошляпил монитор! Если бы не Лора, ты бы еще неизвестно сколько ждал!»

Но ничего этого вслух он не сказал. Остатки здравого смысла подсказывали, что врач уже и так до смерти напуган и лучше его сейчас не трогать.

— Доктор, простите, я сорвался. Делайте свое дело. Я знаю, все будет в порядке.

Муради ничего не ответил, повернулся и исчез в моечной.

Барни сидел под дверью операционной, пытаясь по доносящимся оттуда звукам разобрать, что там происходит. Он расслышал две вещи. Сначала Лора кричала: «Где мой муж? Барни! Где мой…» Потом анестезиолог сказал: «Это тебя успокоит».

После этого наступила полная тишина. Барни нервно поглядывал на часы.

— Сэр, — попросила подошедшая сестра, — боюсь, вы загораживаете вход в операционную. Это может плохо кончиться. Я прошу вас сесть в сторонке.

— Я врач! — возмутился Барни. — Мое место — там!

— Мне кажется, доктор Муради ясно дал понять, что ваше присутствие нежелательно.

Барни вышел в пустой полутемный вестибюль и прокричал:

— Черт бы тебя побрал, доктор Гастингс! Это ты называешь «звездной командой»?

Пока персонал операционной пробегал мимо него, он всех внимательно рассмотрел. Болл, Муради да еще двое стажеров, которые выглядели так, будто только что вылезли из коротких штанишек.

Барни опять посмотрел на часы. Тридцать пять минут. Нормальное кесарево сечение не может — или, во всяком случае, не должно — продолжаться так долго. Что-то случилось, причем что-то плохое.

— Хорошие новости! — окликнули его из темноты.

Это был Муради.

Барни резко развернулся.

— Ну же! Говорите!

— Все отлично. У вас хороший, красивый малыш. Мальчик.

От невероятного облегчения Барни чуть не упал в обморок. Иранец с дружелюбным видом подошел и положил ему руку на плечо.

— Как решили назвать?

— Не помню, — пролепетал Барни, но тут же взял себя в руки и спросил: — А как Лора?

— Какое-то время она еще будет спать в послеоперационной палате. Доктору Боллу пришлось дать ей сильный общий наркоз.

«Да знаю я, — мысленно проворчал Барни, — я же все слышал».

— Я иду посмотреть на нее и ребенка, — заявил он. — Они где?

— В послеоперационной, — повторил Муради. И нехотя добавил: — То есть ваша жена там. А ребенок наверху.

— Что значит «наверху»? Он должен быть с матерью! Она очнется и испугается, что его нет.

— Послушайте, — сказал Муради, стараясь говорить отеческим тоном, — у ребенка были кое-какие проблемы с дыханием, и мы решили для верности поместить его в интенсивную терапию, хотя бы до утра. Уверен, ваша жена нас правильно поймет.

Барни в один миг был подле Лоры. В палате лежало несколько женщин, их отделяли друг от друга лишь тонкие занавески, и голоса молодых мам, их мужей и младенцев были хорошо слышны.

Лора еще находилась под действием наркоза, но отчаянно силилась проснуться, чтобы выяснить, как дела. Она знала, что, раз ребенка рядом нет, с ним не все в порядке.

— Барни, Барни… — бормотала она.

— Я здесь, — прошептал он. — И у нас теперь есть маленький Гарри.

— Барни, где малыш? Погиб?

— Нет, Лора. Поверь мне, с Гарри все хорошо. У него была небольшая проблема с дыханием, и он сейчас наверху.

— Барн, это очень плохо. Какие у него баллы по Апгар?

— Навряд ли мне их покажут.

— Черт возьми, ты же врач! — простонала она.

— Кажется, сегодня этого никто в расчет не принимает, — с горечью ухмыльнулся он.

— Барни… Тут каждая мама, кроме меня, с ребенком. Поклянись, что он жив!

— Клянусь.

— Иди наверх и проверь. Убедись, что он живой. И пожалуйста, узнай, что у него было по Апгар! Мне надо знать, сколько времени он не дышал.

Он кивнул. Оба понимали, что, когда врачи утаивают информацию, это плохой признак. Хорошее никто скрывать не станет. И оба боялись себе признаться, что опасаются церебральных нарушений.

Не в силах ждать лифта, Барни вприпрыжку поднялся по лестнице и бегом промчался по длинному коридору, ведущему в отделение интенсивной терапии новорожденных.

— Сэр, прошу меня извинить, но у нас тут все стерильно, — преградила ему путь строгая сестра. — Чтобы пройти, вы должны обработать руки и надеть стерильный костюм.