Исцеление водой - [6]

Вскоре мешки пропитывались нашим потом – нашей собственной соленой влагой. Нам делалось дурно, и мы укладывались на скамейки вдоль стен. Я всегда первой приканчивала свою бутылку с водой, потому что обладала «слабой силой воли», как это раз за разом мрачно констатировали мама и Кинг. Когда вместе с потом из меня выходили все нехорошие чувства и эмоции, на меня снисходила невыразимая легкость. Украдкой я позволяла себе разок-другой лизнуть кожу предплечья, чувствуя даже нежелание расставаться со своими печалями.

Постепенно одна за другой мы теряли сознание. Когда мать приходила, чтобы привести нас в чувства, плеская нам на лицо холодной водой, мы все втроем неуклюже выбредали наружу, на лужайку, с лоснящимися от влаги лицами и мокрыми волосами. Мы ложились ничком на траву, и сырая грубая ткань неприятно терла вспотевшую кожу. Мать брала в руки ножницы и сверху донизу разрезала каждый мешок по швам. Когда мы наконец приходили в себя, чтобы встать на ноги, то спускали с себя жесткую холодящую материю, точно старую кожу.

Грейс, Лайя, Скай

В комнатах, где никто не обитает, некоторые кровати стоят уж очень непривычно. Жившие там женщины давным-давно уехали. Женщины, предпочитавшие спать у окна или желавшие, чтобы в их поле зрения постоянно была дверь. Женщины, которых преследовали какие-то мучительные видения и у которых ночами болело сердце и ныла душа.

Нам повезло, потому что, в отличие от них, нам был нанесен минимальный вред. Мы хорошо помним, что представляли собою эти женщины, когда только к нам приезжали. И также помним, как проявлялся на них эффект лечения. Как тела их крепли с каждым днем, пока наконец пациентки не были готовы подвергнуться главной процедуре – исцелению водой.

Единственное, что мы сейчас делаем в брошенных комнатах, – так это заботимся о собственных постелях, стаскивая с тамошних кроватей простыни и покрывала для своих нужд. Так что там, на каркасах, лежат теперь лишь голые и пухлые матрасы.

– Скучаете по женщинам? – спросила нас однажды мать.

Ей мы ответили:

– Нет.

И лишь потом, оставшись одни, признались друг другу:

– Да, пожалуй, есть немножко.

Грейс

За тот все возрастающий отрезок времени, что отделяет нас от твоей смерти, я часто вспоминаю о людях, которых с нами больше нет. Обо всех тех женщинах, что прибывали к нам чахлыми и настрадавшимися и уезжали бодрыми и исцеленными. Твое отсутствие воспринимается как нечто совершенно иное. Этакая обширная подавленность с тяжелым шоком посредине. Дом наш теперь кажется пустым, как никогда прежде.

Сколько себя помню, эти душевно надломленные, пострадавшие женщины постоянно проплывали через нашу жизнь. Они приезжали к нам с вещами, сложенными в мешки, пластиковые пакеты, в большие кожаные чемоданы, растрескавшиеся по швам. И мать встречала их лодки на пирсе, крепко привязывая швартовы к причалу.

На регистрационной стойке женщины одна за другой вписывали свое имя и причину приезда в «Журнал новоприбывших», а мама тем временем искала им подходящие места для заселения. Они редко когда задерживались у нас дольше месяца. Помню, как гостьи водили ладонями по стойке, сделанной из искусственного мрамора, но все равно холодной на ощупь, – как теперь я понимаю, не веря своему осязанию. Мы же, девчонки, тем временем тихонько выжидали в полумраке лестницы, забравшись на нее повыше и беспокойно крутя между пальцами грязные катышки с ковра. Для нас было сильно нежелательно приближаться к людям, только что прибывшим с большой земли, с их вредоносным дыханием, с токсинами на коже и волосах. И мы едва сдерживали побуждение устроить между собой возню, чтобы заставить гостий оглядеться вокруг и вскинуть на нас покрасневшие глаза.

Ты, кстати сказать, тоже держался подальше от этих женщин – по крайней мере, на первых порах. Им требовалась своего рода акклиматизация. И вот они сидели в холле, зажав ладони меж коленей и уставясь взглядом в пол. Они столько всего пережили, хотя мы понятия не имели, чего именно.

Работа с пострадавшими женщинами начиналась незамедлительно. Что толку было позволять им предаваться слабости дольше необходимого! В столовой мама выставляла на один из круглых полированных столиков два ряда стаканов. Внизу, на пол, ставила ведерки. Предполагалось, что мы за этой процедурой наблюдать не будем.

Сперва женщины, морщась от отвращения, пили соленую воду. И раз за разом их выташнивало водой в ведерки. Их тела конвульсивно передергивало. Женщины пытались лечь на пол, но мама настойчиво помогала им подняться. Они ополаскивали рты, сплевывали. Потом пили уже из второго ряда, стакан за стаканом – нашей вкусной, чистейшей воды, что, точно великое чудо, льется из всех наших кранов. Той воды, что в ранних утренних сумерках распыляют в саду разбрызгиватели, создавая над ним влажную завесу. Той воды, что сами мы первым делом с утра выпиваем по целой пинте, причем мать внимательно следит за нашими горлами, наблюдая, как мы глотаем. Женщины принимали нашу воду вовнутрь – таково было начало исцеления. Вода, словно пламенем, опаляла им клетки тела и кровь. Очень скоро все стаканы оказывались пусты.