Исцеление - [22]

Ставшие родными, образы не покидали его даже здесь, и он понял, что таким способом от них не избавиться. Да и нужно ли? Но мир прекрасен и нужно жить, подумал он, глянув на дипломат и мобильник. Лена, проследив его взгляд, взяла телефон.

— Вот здесь есть наклейка — это номер вашего телефона, когда запомните, оторвете. Вот эта кнопка — запрограммированный номер Александра Анатольевича, эта — наш скромный домик, будем всегда рады видеть вас, — она улыбнулась, — хотите позвонить?

— Нет, — покачал головой Михайлов, глянув на часы — было 12.

Его потянуло к Петровым, внутри заныло не снимающейся болью. Секс с девушками только разбередил душу, особенно когда он представил Аллочку с Викой на их месте. Стыд и боль заполнили его всего…

— Машина есть? — спросил он.

— Хотите съездить?

Он кивнул.

— Машина будет ждать вас у подъезда.

Михайлов стал одеваться, взяв мобильник и дипломат, предупредил:

— Вернусь к трем.

Выйдя на улицу, он вдохнул свежий воздух, наполняя им легкие до отказа. Небольшой морозец бодрил, поднимая упавшее настроение, хрустящий снег отливал белизной, слепя глаза, привыкшие к городской саже. К нему подъехала машина.

— Добрый день, доктор, — открывая дверку темно-синей «Вольво», сказал водитель.

«Вот и у меня теперь есть кличка», — грустно подумал он, садясь в машину.

— Сначала к маме Александра Анатольевича.

Водитель кивнул и машина тронулась.

— Как тебя зовут?

— Все зовут Танцором, а вообще я Миша.

Ехали молча, Михайлов любовался зимним лесом, красотой сосен, присыпанных снегом, его первозданной чистотой. В городе такого нет, выпавший снег очень быстро сереет от копоти предприятий, песка и соли, которыми посыпают улицы.

Километров через пять выехали на трассу, 20-ый километр, отметил Михайлов.

Подъезжая к дому, водитель позвонил:

— Это Танцор, я с доктором, встречай.

Качок открыл дверь, и они вошли. Михайлов увидел старушку, которая невообразимо изменилась. Бледность и желтизна исчезли, лицо наливалось здоровьем с удивительной быстротой, и на вид ей было около 65-ти. А вчера я ей дал 80, подумал он.

— Доктор, как хорошо, что вы приехали, — она обняла его и повела в комнату, — я так рада, так рада, не знаю, как и благодарить вас! — и, не слушая его, достала маленькую иконку, — это Николай Чудотворец, пусть он будет у вас дома, оберегает и помогает в благих делах. Да хранит тебя Господь! Она перекрестила его.

— Я заехал на минутку, узнать, как здоровье.

— Вот и сынок также — заскочит, чмокнет в щеку и бежать, все дела, дела… А здоровье — сами видите, да хранит вас Господь и убережет от всякой напасти. Она снова перекрестила его и обняла.

Михайлов с Танцором вышли.

— Сейчас домой, — он объяснил, где живет.

Оставив водителя в машине, Михайлов поднялся к себе, вскипятил чайник, налил кружку растворимого кофе с молоком и стал обдумывать вчерашний день.

Было хорошо и плохо. Хорошо, что он встретил Александра и помог его матери, теперь он поможет ему, уже помог — дал 50 тысяч и телефон. Мафия — не администрация, добро помнит и чтит, теперь он под ее крышей. От него могут потребовать одного — вылечить подстреленного бандита, не сообщая о ранении в милицию. Лечить — его профессиональный долг независимо от убеждений, веры и деятельности. Промолчать — не большое преступление, тем более, что морально народ здоровее разложившейся элиты, способной из-за денег на все.

Плохо — убеждения с возрастом если и меняются, то с трудом, а по его убеждениям: мафия приносит зло. Но легальная мафия вреда народу приносит больше, у нее только две характеристики — хищение и пустословие при наличии власти. Разве был наказан Горбачев, разваливший Союз, повергший народ на социальное дно? Кто принес вреда больше — Горбачев или мафия, которую он сам расплодил, создал для нее условия? И разве не он является крестным отцом всех бомжей и безработных России, нищеты и развала? Разве меченный сидит в тюрьме, когда ему место на виселице? Но он здравствует и жирует! Мир перевернулся… Большинство уже ничего не решает, решает денежное меньшинство, которое не думает о низеньком человечке с бегающими маслеными глазками плохо. Михайлов ненавидел Горбачева за то, что он, отомкнув дверь демократии, бросил свой народ, дал возможность проходимцам безнаказанно хапать, ввергнул его в бездну, из которой выбираться — ой, как долго…

Он вздохнул и, открыв дипломат, оторопел — там было 50 тысяч, но не рублей, как он думал, а долларов. Теперь придется петь под их дудку и, решив все-таки быть независимым, насколько это возможно, засобирался, пора ехать.

Подъехав к коттеджу, он увидел машину Александра. Уже приехал, подумал он, заходя в дом.

Они плотно пообедали, не ведя деловых разговоров, Александр обсуждал последние новости о затонувшем атомном подводном крейсере «Курск».

— Журналистам лишь бы потрепаться, загнуть покруче: Путин на место аварии не вылетел — значит, и рейтинг его упал и о народе не печется и так далее и тому подобное, брехуны… Что они в этом понимают и вообще — в чем они понимают, кроме, как из говна сенсацию сделать? Извини, не к столу сказано. Киселева считал раньше беспристрастным журналистом, с удовольствием его «Итоги» смотрел, а как до дела дошло — куда все девалось? Забижают бедное НТВ, вымогают денежки засранцы. Мы, дескать, не отрицаем, что должны 200 миллионов, но это только повод Путину и Касьянову подмять нас чужими руками, контролировать передачи… Где же хваленая киселевская объективная реальность? Должен — плати! И не надо примешивать политику, цензуру и прочее дерьмо. 200 миллионов — не 200 рублей, ой, как расставаться не хочется. А зачем платить? Благо — экран всегда под рукой, из мошенника всегда можно быстренько переделаться в политически гонимого. И правду только они говорили, и наезжают на них зря, на бедненьких, и дело шьют. Плевать хочется, — сделал вывод Александр.