Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь - [14]
В то время Земмельвейс проходил курс логики и статистики, длящийся более года. Его проводил уважаемый клиницист профессор Йозеф Шкода – один из основоположников естественно-научной методики в медицине. Его уроки оказали серьезное влияние на Земмельвейса, как отмечает современный биограф: «Здесь Земмельвейс изучил различные методы валидной и невалидной аргументации и научился использовать статистику для ответов на конкретные клинические вопросы. Он обрел понимание тех же логических подходов, в частности, per exclusionem [путем исключения], которыми руководствовался Шкода, совершенствуя свои методы диагностики. Устремляясь вслед за своим наставником, Земмельвейс все больше полагался на этот новый научный образ мышления, на метод постановки диагноза путем исключения – отделения зерен от плевел – в процессе изучения различных теорий о послеродовой лихорадке» [2].
Возможно, это было лучшее время в его жизни. Он жил со своим другом и соотечественником, хирургом Лайошем Маркусовским, недалеко от больницы. У обоих, несмотря на интенсивную работу, было достаточно юношеской энергии, чтобы наслаждаться ночной жизнью и развлечениями Вены: танцевальные и концертные залы, в которых тогда с большим успехом выступал Иоганн Штраус-младший, винные бары и общение, особенно с противоположным полом. «Он был невероятно популярен среди дам, – вспоминал позднее Маркусовский о своем друге Земмельвейсе, – гораздо больше, чем я. Да и сам он очень любил женщин. Короче говоря, он был замечательным товарищем, лучше которого невозможно себе представить» [3].
Яркая жизнь в венском обществе подошла к концу, когда Земмельвейс стал помощником Иоганна Кляйна в июле 1846 года. С одним перерывом он занимал эту должность до марта 1849 года. Нагрузка была огромной: утренние вскрытия, уроки со студентами, совместные визиты с профессором Кляйном к больным его клиники, собственные исследования Земмельвейса, сбор статистических данных, но, прежде всего, ядро его деятельности – акушерство в наиболее полном смысле этого понятия.
И не стоит забывать, что в это место появления новой жизни Земмельвейс своими руками ежедневно приводил смерть. Родильная горячка стала его одержимостью, делом жизни, его демоном.
Обычно все происходило в течение первых 24 часов после родов. У женщин поднималась температура, появлялись боли в нижней части живота, и при осмотре Земмельвейс обнаруживал, что брюшная стенка становилась твердой из-за напряжения мышц. Малейшее прикосновение было болезненным для лихорадивших, постепенно погружавшихся в бредовое состояние пациенток; некоторые из них чувствовали боль даже тогда, когда врач касался их через одеяло. Температура продолжала повышаться, женщины все хуже реагировали на обращенную к ним речь, впадали в кому, и наступал конец. Вскрытие всегда показывало одну и ту же картину: сильно воспаленные органы малого таза, скопление гноя и абсцессы в матке, брюшной полости и нередко в анатомически более отдаленных частях тела, таких как грудная клетка или мозг. Иногда казалось, что гной в теле умершей был повсюду. Нагноения издавали запах, который казался тошнотворным даже врачу, утратившему чувствительность после огромного количества вскрытий.
Земмельвейс ломал голову над тем, что служило причиной трагедий. Он отвергал расхожие предположения о том, что дело могло быть во влиянии атмосферных, теллурических (земляных) и космических потоков – они казались ему абсолютно смехотворными. Если эти потоки существовали, то их воздействию подвергалась бы вся Вена и, конечно, здания Венской больницы общего профиля в равной степени. Почему же тогда такой низкий уровень смертности молодых матерей в домашних родах?
И почему так много женщин умерло в Первой акушерской клинике – в отдельные месяцы в пять раз больше, чем во Второй клинике, которую от первой отделяли всего несколько шагов и коридоров?
Размышления Земмельвейса перемежались с медленно приближавшимся звуком, напоминавшем ему о трагедиях, с которым он не мог справиться так же, как Кляйн и все другие врачи, как будто не слишком озабоченные этим вопросом. «Священники, следуя за впереди идущим церковнослужителем, приходили к больным в облачениях под звон колокольчиков, как это предполагает обряд католиков, чтобы прочитать отходную молитву. Хотя все страстно желали, чтобы это происходило лишь один раз за 24 часа, 24 часа – это очень долгий срок для послеродовой лихорадки, и некоторым женщинам, во время визита священника еще чувствовавшим себя достаточно хорошо и не нуждавшимся в отходной молитве, через несколько часов становилось так плохо, что вскоре приходилось вновь приглашать священника. Боюсь представить, какое впечатление производили на недавно родивших женщин роковые колокольчики священника, звон которых так часто раздавался днем. Мне и самому стало не по себе, когда я услышал, как звон колокольчика пронесся мимо моей двери; стон боли вырвался из моей груди, когда очередная женщина пала жертвой необъяснимых обстоятельств. Этот колокольчик был настоятельным призывом к тому, чтобы вложить все силы в объяснение природы этих смертей» [4].
