Ирод - [62]

Он открыл глаза и, к удивлению своему, почувствовал, что как будто стал бодрее и грудь дышала более свободно. Он встал и подошел к окну. При виде открывшейся перед ним картины ему страстно захотелось жить, двигаться, действовать. Эти букеты пальм, группами разбросанных в долине Иордана, эти роскошные бальзаминовые рощи, сероватая и яркая зелень верб и олеандров в цвету, окаймлявшая течение Иордана, правее — гладкая, как зеркало, свинцовая поверхность Мертвого моря, а за ним — причудливые изломы Моавитских гор, как бы падавших в море, ярко-бирюзовое небо Заиорданья и доносившиеся издали отзвуки жизни, все это манило его к себе неотразимой силой.

А между тем капризная память с неотразимой настойчивостью переносила его воображение в прошлое. В уме вставали лица и события, заполнявшие собою всю его жизнь, лица, сросшиеся с его существованием и, между тем, оторванные от него смертью, лица и близкие ему, и далекие, дорогие и враждебные, друзья и враги... Всех унесла смерть, оставив его одного жить и... питать собою червей при жизни!.. Цезарь — заколот, Брут и Кассий — заколоты, Антоний — заколот, Клеопатра — заколота зубом ехидны, отец — отравлен Малихом, Малих — заколот Люпусом, Помпей — лишен головы, Фазаель — разбит о скалу, Антигон — обезглавлен, Гиркан — зарезан, Аристовул — утоплен, Мариамма — заколота в спину, Элеазар — зарезан, Иосиф — брат — обезглавлен, Иосиф, муж Саломеи, — убит, Соем — убит, Иуда фарисей и Матфей — сожжены живыми, Акма — казнена, дети его — Александр и Аристовул — удавлены.

— Будь ты проклята, жизнь! — прошептал он, отворачиваясь от окна. — Рамзес!

На зов его явился негр.

— Принеси яблок, как всегда, — сказал Ирод. Яблочная кислота облегчала его, уменьшая сухость во рту.

Рамзес принес яблок на золотом блюде, тарелку и нож и поставил все это у постели Ирода.

— Прикажи всем готовиться к отъезду в Иерусалим, — сказал он, взяв нож и яблоки.

Когда Рамзес удалился, Ирод осторожно огляделся кругом, нет ли кого в опочивальне. Заметив, что никого не видно, он быстро занес над собою руку с ножом, чтобы поразить себя в самое сердце; но в этот момент словно из земли вырос Акиба-Ахиав, сын Фазаеля, и схватил его за руку.

— О! — застонал Ирод. — Дайте мне умереть!.. Прочь, Акиба! Пусти! Я царь!.. Я велю себе умереть!.. Я хочу казнить себя! Пусти! Я твой царь!

На крик Акибы прибежали Саломея, Алекса, Архелай, Филипп, Антипа, врачи, евнухи, Рамзес, упав на колени, рвал свои курчавые негритянские волосы: «О, о! Я подал ему нож. Он приказал!..»

Вопли рабынь огласили весь замок. Все думали, что он умер, зарезался.

В это мгновение в опочивальню вбежал начальник караула той части замка, где, закованный в кандалы, сидел Антипатр в ожидании казни.

— Царь жив! Хвала Господу! — воскликнул он в тревоге. — А то Антипатр...

— Что Антипатр? — встрепенулся Ирод, откуда и сила взялась у почти умирающего.

— Царевич услыхал вопли... подумал, что ты скончался... просил стражу расковать его... но я велел... я.

— А! Расковать!.. Стражи! — крикнул Ирод не своим голосом. — Сейчас же убить его... Антипатра... убить, как собаку... Я хоть часом хочу пережить отцеубийцу... скорей, скорей!..

И он без чувств повалился на изголовье.

Началась медленная агония, которая длилась еще пять дней. Ирод то впадал в беспамятство и бредил, то приходил в сознание и делал последние распоряжения.

— Императору отправить мой перстень с печатью и тысячу талантов!.. А! Это ты, Архелай... Тебя я назначаю царем... не обижай братьев... Где Филипп?

— Я здесь, отец... Я молюсь о твоем выздоровлении.

— Поздно... Мне предел положен... Тебя я назначаю наследственным князем Трахониты, Батане и всего Заиорданья, чем владел брат Ферор... Когда будешь там, посети то поле, где рассеяны кости двенадцати тысяч арабов, которых я поразил после землетрясения... Антипу я назначаю тетрахом... А! Это ты, Саломея... Одна ты остаешься из моих единокровных... Фазаель, Иосиф, Ферор — в загробной области... Помнишь мою волю, сестра, последнюю волю?

— Помню, мой возлюбленный брат.

— В ипподроме всех... нет, лучше на крест всех... вокруг Иродиона... Я буду тем медным змием в пустыне, а они будут воздевать ко мне руки.

Он начинал бредить, когда страдания усиливались.

— На кровле замка я слышу филина... Он не дает мне спать... Убить его... Его слышали и на пирамиде Хеопса... Это было перед смертью Аписа... Глупый бык! На Цезаря хотел броситься... Черный брат Рамзеса... как он ловко убил льва... habet!.. А! Манассия бен-Иегуда... на крест его, на крест!

То ему представилось, что он убегает от преследования парфян и Антигона, томится в пустыне между Петрой и Ринокорурой или стоит в Пелузие на берегу моря.

— Не гляди на меня зелеными очами, море... не грози мне... Там, за этими зелеными водами, Рим... Рамзес!

— Я здесь, господин. Я молюсь всем богам Египта и Нубии, чтобы они исцелили тебя.

— Подай нож и яблоки.

Рамзес снова рвет свои седые курчавые волосы.

— Он бредит, — тихо говорит Саломея.

Наступил приступ удушья. Это было утром месяца второго шевата. На этот раз припадок продолжался особенно долго, и, когда кончился кашель, Ирод едва мог дышать.