Ирландское сердце - [165]

Он молча ушел.

Следующие два дня Йейтс избегал Мод, предпринимая долгие прогулки по пляжу вместе с Изольдой, тогда как Мод изливала свою злость на меня.

– Ну почему он не мог позволить Джону Макбрайду быть героем? Хотя бы ради Шона. Жертва его отца искупает все то зло, что он причинил нам. Он настоящий мученик, – не унималась она, когда мы с ней вдвоем сидели в саду. – Как он мог назвать его бездельником и крикуном? Я иногда думаю, не покупали ли британские агенты выпивку Джону специально? Чувствовал ли он вообще, что я отказываю ему в его сыне? Не совсем, конечно, на самом деле, но отцы и дети… Ну, не знаю.

– Мод, – сказала я ей. – Макбрайд преобразился. Разве не на это делается упор в поэме?

Я снова и снова повторяла про себя эти слова: «Уже родилась на свет Грозная красота». В этой фразе чувствовалось своего рода утешение. Йейтс, может быть, и безынициативный тип, но поэт он определенно великий.

На следующий день после обеда Барри настояла на том, чтобы мы пошли к роднику святого Клэра в местной деревне. По пути туда Мод сказала мне:

– Я получила письмо от одного священника-францисканца, который исповедовал Джона перед казнью. Тот пишет, что Джон встретил смерть отважно, с глубокой верой в Бога и с достоинством.

– Он был бесстрашен, как первые мученики-христиане, – подала голос Барри. – Он сказал им: «Я слишком часто смотрел в дула винтовок, чтобы пугаться этого сейчас. Стреляйте».

Именно эти слова процитировал Куинн.

– Я собираюсь использовать эту фразу в своей поэме, которую посвящу ему, – поделилась своими планами Барри.

Тут, в Нормандии, пишущая братия буквально роилась. Каждая мысль превращалась в поэтическую строчку. Интересно, что бы подумали у нас в Бриджпорте про взрослых людей, проводящих свое время подобным образом? Неужели для них восстание – просто еще один момент в ирландской истории, достойный того, чтобы быть увековеченным в стихах? Но осуждать их будет неправильно, решила я. В конце концов, ведь Пирс и все остальные тоже были поэтами.

И тут Йейтс был прав. Эти казни преобразили все. Куинн писал в своем письме, что британцам небезразлично мнение американских ирландцев. Я легко могла представить себе речи, звучавшие не только на собраниях Клан-на-Гаэль, но теперь также и среди зажиточных ирландцев в клубе Ирландского Товарищества, которые прежде могли выступать против восстания. Но сейчас мнение у всех было едино.

Мы приехали в маленькую деревушку. На самом деле там просто была одна большая ферма среди леса и вырезанный из камня сток для родника. Изображение святого Клэра истерлось от времени, черты его лица почти исчезли.

– Он был ирландцем и при этом очень красивым мужчиной, – рассказала Барри. – Тяжко ему пришлось, потому что в него влюбилась английская аристократка. Она пришла в ярость, когда он принял обет безбрачия, и он был вынужден скрываться от нее в Нормандии. Он проделал очень неплохую работу по обращению в веру местных язычников. Однако та женщина послала за ним своих шпионов. Они отыскали священника в его уединенном жилище и раскроили ему череп.

Она произнесла это даже с каким-то непонятным удовольствием.

– Этот святой является покровителем страдающих от головной боли.

Она остановилась и выжидающе помотрела на меня.

Интересно, что я могла на это сказать и чего она от меня ждала? «Очень хорошо»? «Бедняжка»? Но вместо этого я задала ей вопрос, который должна была задать:

– Выходит, убийство женщиной из ревности считается мученической смертью?

– Он умер из-за того, что дал обет непорочности, – ответила она.

В каменную чашу стекала струйка воды.

– Она стекает сюда из ручья в горах, – сказала Барри.

Она погрузила палец в чашу и перекрестилась.

– Также она помогает при болезнях глаз.

Что ж, святой Клэр, мы стоим тут через двенадцать столетий после тебя, но не потому, что ты за что-то сражался или что-то завоевывал, а потому, что тебя замучили. Как Джона Макбрайда и всех остальных. Интересно, празднует кто-нибудь, что кто-то выжил за дело, а не умер за него?

Мод пристально смотрела на полуразрушенную статую. Видела ли она в ней своего убитого мужа и его друзей? Но мертвые есть мертвые, и даже самыми лучшими словами Йейтса их не воскресить.

Когда мы вернулись, я нашла Йейтса сидящим на крыльце в одиночестве.

– О, мистер Йейтс, – начала я. – Ваша поэма – настоящий шедевр.

Он кивнул.

– Мне очень жаль, что Мод не…

Тут я умолкла.

– Мод не понимает, что с ней сделали годы. Многие мужчины восхищались ее красотой, но лишь я полюбил ее душу странника. Я хочу дать ей отдых. Создать вместе с ней дом, где могли бы собираться люди искусства. Почему же она этого не хочет?

Что я могла на это сказать? Он знал только ту Мод, которая существовала в его воображении.

– Изольда очень похожа на Мод в молодости – до того как политика сделала ее такой жесткой, – сказал он.

Изольда была молода и красива. Она способна была оставаться на месте и позволять Йейтсу использовать себя для создания его метафор. А также родить ему детей. В тот вечер Мод рассказала мне, что Йейтс сделал предложение Изольде.

– Он слишком стар для нее, – заметила я.

Изольда Йейтсу не ответила.