Иов, или Комедия справедливости - [27]

Какой вздор! Это породило бы новый поток пренеприятнейших вопросов, характер которых зависел бы от того, поверит мне капитан или нет, честен ли он или нет, и от множества других обстоятельств. Вдобавок я не предвидел никаких иных последствий от беседы с капитаном, кроме того, что меня запрут – либо в тюремную камеру, либо в сумасшедший дом.

Простейшее решение такой запутанной проблемы заключалось в том, чтобы выбросить эту дрянь за борт!

Увы, это шло вразрез с моими моральными устоями. Да, я нарушил одни заповеди и обошел другие, но в финансовых вопросах всегда был честен. Признаюсь, в последнее время мои моральные устои были уже не так прочны, как раньше, однако кража чужих денег, даже с целью уничтожения, меня не соблазняла.

Существовало и еще одно, более важное обстоятельство: кто, держа в руках миллион долларов, сможет его уничтожить? Может, вам такие люди известны, а вот мне – нет. Без всяких усилий над собой я мог передать деньги капитану, а вот выбросить был не в состоянии.

Тайком вынести на берег? Алекс, как только ты заберешь его из сейфа, это будет кража. Ты готов пожертвовать самоуважением ради миллиона долларов? А ради десяти миллионов? А ради пяти долларов?

– Ну, Маргрета?

– Алек, по-моему, решение очевидно.

– Э?

– Просто ты пытаешься решать свои проблемы не с того конца. Сначала ты должен вернуть память. Тогда ты узнаешь, зачем взял с собой деньги. И окажется, что по какой-то совершенно невинной и вполне логичной причине. – Она улыбнулась. – Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Ты хороший человек, Алек, ты не преступник.

Мои ощущения были весьма сумбурны: с одной стороны, я чувствовал раздражение, а с другой – гордость от столь лестной оценки моей персоны – раздражения было больше, чем гордости.

– К черту! Милая моя, я не терял память! Я не Алек Грэхем, я – Александр Хергенсхаймер. Это имя я носил всю жизнь, и память у меня в полном порядке. Знаешь, как звали мою учительницу во втором классе? Мисс Эндрюс. А как я совершил свой первый полет на воздухоплавательном корабле, когда мне было двенадцать лет? Да, я действительно явился из мира, где воздушные корабли пересекают океаны и летают даже над Северным полюсом, где Германия – монархия, где Северо-Американский Союз вот уже сто лет пожинает плоды мира и процветания, а корабль, на котором мы сейчас плывем, считался бы устаревшим и настолько скверно оборудованным и тихоходным, что никто на него не купил бы билета. Да, я просил помощи, но не психиатрической. Если ты думаешь, что я спятил, – так и скажи, и мы прекратим этот бесполезный разговор.

– Прости, я тебя рассердила.

– Моя дорогая! Ты меня не рассердила, просто я выплеснул на тебя свое беспокойство и раздражение, чего делать не следовало. Извини. Но, видишь ли, мои невзгоды вполне реальны и никуда не денутся, сколько ни тверди, что у меня проблемы с памятью. Даже если бы мне действительно отказала память, то и тогда говорить об этом не имеет смысла, ведь проблемы все равно останутся. Зря я на тебя взъелся, Маргрета, ты – единственное, что есть у меня в этом чужом и страшном мире. Прости меня.

Она встала с кровати.

– Ты ни в чем не виноват, Алек. Но продолжать разговор сегодня не стоит. А вот завтра… Завтра мы сверим отпечатки пальцев, сверим тщательно, при ярком солнечном свете. И тогда ты увидишь… Может быть, это мгновенно вернет тебе память.

– Или столь же мгновенно сокрушит твое упрямство, моя драгоценная девочка.

Она улыбнулась:

– Увидим. Завтра. А теперь пойду-ка я спать. Какой смысл повторять одни и те же доводы… и попусту расстраивать друг друга? Мне этого совсем не хочется, Алек. Ничего хорошего это не принесет.

Она повернулась и пошла к двери, даже не попросив поцеловать ее на ночь.

– Маргрета!

– Да, Алек?

– Вернись и поцелуй меня.

– А зачем, Алек? Ты же женатый человек.

– Гм… Ну, ради Бога… ведь поцелуй еще не измена.

Она грустно покачала головой:

– Знаешь ли, Алек, есть разные поцелуи. Я бы не целовала тебя так, как целовала раньше, если бы не была готова с радостью заняться любовью. Для меня это счастливое и вполне невинное занятие… а для тебя – измена. Ты даже напомнил мне, что сказал Христос женщине, уличенной в прелюбодеянии. А я не грешила… и не собираюсь вовлекать тебя во грех. – Она снова повернулась к выходу.

– Маргрета!

– Да, Алек?

– Ты спрашивала, не собираюсь ли я снова пригласить тебя зайти ко мне попозже. Так вот, я прошу. Сегодня. Ты придешь ко мне попозже?

– Это грешно, Алек. Для тебя это грех, а стало быть, он превратит все в грех и для меня – ведь я буду знать, как ты это расцениваешь.

– Грех! Я не знаю, что такое грех. Знаю только, что ты мне нужна… и думаю, что нужен тебе.

– Спокойной ночи, Алек. – И она быстро вышла из каюты.

Прошло немало времени, прежде чем я решил почистить зубы, умыться, а затем еще раз принять душ. Я пустил еле теплую воду и слегка успокоился. Но когда я улегся в постель, то долго не мог заснуть, предаваясь тому, что считал размышлениями, хотя на самом деле это занятие таковым не являлось.

Я вспоминал многочисленные серьезные ошибки, совершенные мною за все годы жизни, перебирал их одну за другой, сметая с них пыль и подвергая тщательному изучению, чтоб понять, как я превратился в тупого, неуклюжего, безмозглого, самодовольного, упрямого как осел идиота и как, добившись успеха в этом похвальном начинании, унизил и ранил самую лучшую и самую милую женщину на свете.