Иосиф Бродский глазами современников (1996-2005) - [144]

Удалось ли Бродскому достичь гармонии между его еврейским происхождением и его христианским взглядом на мир?

Я никогда не слышал о том, чтобы тут существовала какая-то дисгармония. Скорее всего, он просто не придавал этому большого значения. В данном случае слово "дисгармония" применимо скорее к особенному, парадоксальному, противоречивому отношению Иосифа к миру. Но это то, что нам дается свыше, не так ли? Кто из нас не пребывает в более или менее постоянной дисгармонии с окружающей нас жизнью?

Бродский был религиозным поэтом?

— Если под "религиозностью" мы понимаем состояние незнания того, что мы хотим преодолеть, тогда вся настоящая поэзия религиозна. Тогда Иосиф, несомненно, религиозный поэт, но не в православном или каком-то доктринальном смысле. Вислава Шимборска сказала в своей нобелевской речи, что поэтическое вдохновение рождается из постоянного ощущения того, что ты ничего не знаешь. Для всех истинных поэтов этим все сказано. Что касается Иосифа, то он очень много знал, и каждое новое знание заставляло его идти дальше — к тому, чего он, как ему казалось, еще не знал. В эссе "О скорби и разуме", посвященном Роберту Фросту, Иосиф говорит о Фросте, что "можно уподобить его космическому кораблю, который по мере ослабления земного притяжения оказывается во власти иной гравитационной силы: внешней. Однако топливо все то же: скорбь и разум" (6:200). Апеллируя к Фросту, Иосиф говорит и о себе самом, о своем уделе человека и художника быть безжалостно выталкиваемым гравитационной силой прочь, вовне, в неизведанное.

— Как вы узнали о смерти Иосифа?

По телефону. Я постоянно вспоминаю этот день, поэтому, при всем моем уважении к вам, я бы предпочел не говорить на эту тему.

Я знаю, что у вас есть стихотворение, посвященное Иосифу[163]. Можно мне включить его в интервью?

Конечно. Возможно, его следует немного пояснить. Оно написано по шаблону, каким послужило стихотворение Валери Ларбо. Не знаю, от чьего имени оно написано: то ли это Иосиф говорит, то ли я сам, вспоминая Иосифа. Если стихотворение непонятно, я даже рад. "Бушмиллз" — марка ирландского виски, которую Иосиф особенно любил.

Перевод с английского Лидии Семеновой

* * *

Однажды, когда я буду уже несколько лет, как мертв,

Но авто, как всегда, боками мокрыми под дождем

Будут жаться друг к другу (уж это останется без перемен),

Я вернусь ощущением прохладной руки у тебя на лбу,

Когда, переехав то, что называлось Бруклинский мост,

Подняв глаза, на миг перестанешь ты быть собой,

И черные обелиски обступят в сернистой мгле,

Или радиосвистом вернусь, состоящим из нот и слов,

Которые, слышим, не слушая, или я буду мысль,

Вписавшаяся в поворот, или на 6-й Авеню —

Затишье минутное после ветра, влекущего всех

К новым и новым зрелищам предательства и любви.

И еще, ты вечером почему-то вспомнишь меня,

И несколько капель "Бушмиллза" на пол прольешь,

В память о вечности, о моих в ней первых шагах.[164]

УИЛЬЯМ УОДСВОРТ [165] , 19 НОЯБРЯ 2003, НЬЮ-ЙОРК

Когда вы познакомились с Иосифом?

Я познакомился с ним осенью 1984 года; я был аспирантом Колумбийского университета и посещал его семинар.

Расскажите мне о вашей собственной реакции и реакции других студентов на манеру Бродского вести занятия.

Иосиф бесспорно отличался от всех других профессоров и преподавателей поэзии, которые были у меня раньше. Думаю, что и все в группе придерживались такого же мнения. Он очень сильно отличался от прочих преподавателей, большинство из которых сами были поэтами. Иосиф излучал не вероятную умственную энергию и невероятную принципиальность, а это, согласитесь, встречается не столь уж часто. Он задавал студентам такую высокую планку, к какой они вовсе не были приучены, и судил о поэзии как о таком нелегком деле, какое и присниться не могло большинству американских студентов. Некоторые студенты восставали против такого подхода, тогда как другие, и я в их числе, считали его воплощенной поэзией, а его подход — самым стимулирующим из всех, с какими они когда-либо сталкивались.

Ив поэзии, и в дружеском общении Бродский отличался выразительной и открытой манерой говорить. Такая манера привлекала к нему людей или, наоборот, отталкивала?

И то и другое, в зависимости от человека и ситуации. Иосиф был чрезвычайно обаятелен, харизматичен и в то же время авторитарен, причем во многих вещах; зачастую он позволял себе резкие выпады, в том числе и оскорбления. Если человек не мог пропустить чего-то мимо ушей, если он был не согласен и при этом чувствителен и обидчив, тогда манеру Иосифа вынести было трудно. Кто-то из студентов однажды спросил его, не напоминает ли подавление левых сил в Латинской Америке советскую диктатуру в Восточной Европе (это были 1980-е годы, когда насилие в Сальвадоре и Никарагуа достигло своего апогея), на что Иосиф презрительно ответил: "Мне абсолютно наплевать на эту часть света". С другой стороны, дерзость Иосифа можно было отнести за счет его неподкупной честности, ее можно было принять как свидетельство и неизбежное следствие его непокорности, бунтарства, его отказа от поклонения любым предрассудкам и условностям. У него было потрясающее чувство юмора: презрительное, сардоническое, направленное зачастую на самого себя. Он как никто другой мог видеть сквозь "новое платье короля". Однажды, в Колумбийском университете, он ввалился в аудиторию, с чашкой кофе в одной руке и сигаретой в другой, пыхтя, как паровоз, и сказал: "Вы не поверите, что случилось со мной прошлой ночью… я встретил бога". И дальше он поведал нам, что накануне вечером был приглашен на прием в честь Далай Ламы, где сделал следующее наблюдение: самой запоминающейся чертой обличья "бога" был шрам от прививки у него на плече. Тем не менее они с Иосифом поладили, в результате чего бог почтил Иосифа персональным прощанием. В изложении Иосифа это звучало так: "Хотите верьте, хотите нет, но в конце он подошел ко мне — ко мне, вашему покорнейшему слуге! — и обнял на прощание". Одна особа женского пола, особенно преклонявшаяся перед Иосифом, воскликнула: "Иосиф, это, должно быть, ваша аура!" На что Иосиф мгновенно отозвался: "Нет, скорее мой галстук стал тому причиной. Видите ли, мой галстук был того же цвета, что его одеяние".