Иосиф Бродский: Американский дневник - [120]
В плохое всегда охотнее верится, чем в хорошее. Искаженное отражение служит доказательством, что подозрения были не беспочвенны; высвечивая подсознание, оно не оставляет надежд на иллюзии. Отсюда — отчаянье, которое человек — будучи человеком — не способен преодолеть и выплескивает на окружающих в форме снобизма или мизантропии. В конце "Путешествия в Стамбул" подозрения автора о своем восточном происхождении переходят в уверенность: "Что ж, вполне возможно, что мое отношение к людям, в свою очередь, тоже попахивает Востоком. В конце концов, откуда я сам?" (гл. 40).
"Путешествие в Стамбул" поражает исключительной искренностью, отсутствием у автора амбиций, естественного для человека желания приукрасить положение дел, притушить негативные стороны своего характера. В размышлениях о человеческой природе Бродский откровенен и абсолютно свободен, "пугающе свободен": в самый критический момент, в минуту отчаяния и отвращения к самому себе, он способен отстраниться и рассмотреть вопрос беспристрастно с точки зрения исследователя — "как некий вирус под микроскопом".
Однако "засоренное подсознание" автора не раз преподносит ему сюрпризы. В шестой главе Бродский подробно пересказывает сон, который привиделся ему под утро в стамбульской гостинице. Обратим на него особое внимание, так как именно сон позволяет выявить то, что обычно не поддается логическому анализу: "То было помещение где-то на филологическом факультете Ленинградского университета, и я спускался по ступенькам с кем-то, кто казался мне Д. Е. Максимовым, но внешне походил более на Ли Марвина. Не помню, о чем шел разговор — но и не в нем дело. Меня привлекла бешеная активность где-то в темно-буром углу лестничной площадки — с весьма низким при этом потолком: я различил трех кошек, дравшихся с огромной — превосходившей их размеры — крысой. Глянув через плечо, я увидел одну из кошек, задранную этой крысой и бившуюся и трепыхавшуюся в предсмертной агонии на полу. Я не стал досматривать, чем сражение кончится, — помню только, что кошка затихла, — и, обменявшись каким-то замечанием с Максимовым-Марвином, продолжал спускаться по лестнице. Еще не достигнув вестибюля, я проснулся" (гл. 6).
Какое впечатление возникает при первом прочтении сна? Надо признаться, не слишком радужное. Низкий потолок, темно-бурый угол лестничной площадки, присутствие в помещении крысы — разносчика заразы. Однако не будем спешить с выводами, рассмотрим образ за образом: сон — это ведь "чистое подсознание", и потому любая деталь имеет в нем символическое значение.
Начнем с того, что Дмитрий Евгеньевич Максимов, с которым Бродский спускался по лестнице, был человеком известным. Друг Анны Ахматовой, замечательный ученый и преподаватель Санкт-Петербургского университета, независимый в своих поступках и суждениях, он вел семинар, который пользовался у студентов огромным успехом. Достаточно сказать, что и сейчас через много лет о своем участии в семинаре профессора Максимова преподаватели университета вспоминают с гордостью.
Американского актера Ли Марвина, на которого во сне "внешне походил более" профессор Максимов, помнят люди старшего поколения. Высокий рост, железные мускулы, как будто высеченное из камня лицо со стальным взглядом голубых глаз — обязательные атрибуты внешности героя голливудских боевиков сделали Марвина символом "крутого парня" в кинематографе. Его амплуа — гангстеры и ковбои, поведение которых отличалось самоуверенностью и демонстрацией силы.
Таким образом, во сне поэт видит себя в компании человека, в котором деликатность, профессионализм и исключительные человеческие качества сочетаются с железными мускулами и агрессивностью. Надо сказать, что в представлениях Бродского о русском характере нет ничего необычного: о двойственной природе русской души не раз говорили философы. Сравните у Н.А. Бердяева:
"Ангельская святость и зверская низость — вот вечные колебания русского народа, неведомые более средним западным народам. Русский человек упоен святостью, и он же упоен грехом, низостью"[213]; "Вся парадоксальность и антиномичность русской истории отпечатлелась на славянофилах и Достоевском. Лик Достоевского так же двоится, как и лик самой России, и вызывает чувства противоположные. Бездонная глубь и необъятная высь сочетаются с какой-то низостью, неблагородством, отсутствием достоинства, рабством. Бесконечная любовь к людям, поистине Христова любовь, сочетается с человеконенавистничеством и жестокостью. Жажда абсолютной свободы во Христе (Великий Инквизитор) мирится с рабьей покорностью. Не такова ли и сама Россия?"[214].
Тот факт, что увиденный во сне потолок в помещении университета был низким, а стены имели невразумительный темнобурый цвет, тоже можно рассматривать на символическом уровне как издержки выбора духовных, а не материальных приоритетов.
Нас интересует сцена с крысой, которая привлекла внимание автора и которую он подробно описывает. Крыса во сне, вне всякого сомнения, символизирует Зло, с чем же еще могут бороться обожаемые поэтом кошки. Одна из кошек уже пала жертвой крысы и "трепыхается в предсмертной агонии", но это не останавливает остальных, они продолжают вести неравную схватку с огромным, превосходящим их по размерам чудовищем. Учитывая тему противостояния, к которой в своих стихотворениях обращается автор (например, "На столетие Анны Ахматовой", "Повернись ко мне в профиль"), можно без труда восстановить символический смысл описываемой Бродским сцены.
Вниманию читателей предлагается первое в своём роде фундаментальное исследование культуры народных дуэлей. Опираясь на богатейший фактологический материал, автор рассматривает традиции поединков на ножах в странах Европы и Америки, окружавшие эти дуэли ритуалы и кодексы чести. Читатель узнает, какое отношение к дуэлям на ножах имеют танго, фламенко и музыка фаду, как финский нож — легендарная «финка» попал в Россию, а также кто и когда создал ему леденящую душу репутацию, как получил свои шрамы Аль Капоне, почему дело Джека Потрошителя вызвало такой резонанс и многое, многое другое.
Книга посвящена исследованию семейных проблем современной Японии. Большое внимание уделяется общей характеристике перемен в семейном быту японцев. Подробно анализируются практика помолвок, условия вступления в брак, а также взаимоотношения мужей и жен в японских семьях. Существенное место в книге занимают проблемы, связанные с воспитанием и образованием детей и духовным разрывом между родителями и детьми, который все более заметно ощущается в современной Японии. Рассматриваются тенденции во взаимоотношениях японцев с престарелыми родителями, с родственниками и соседями.
В монографии изучается культура как смыслополагание человека. Выделяются основные категории — самоосновы этого смыслополагания, которые позволяют увидеть своеобразный и неповторимый мир русского средневекового человека. Книга рассчитана на историков-профессионалов, студентов старших курсов гуманитарных факультетов институтов и университетов, а также на учителей средних специальных заведений и всех, кто специально интересуется культурным прошлым нашей Родины.
Книга посвящена исследованию исторической, литературной и иконографической традициям изображения мусульман в эпоху крестовых походов. В ней выявляются общие для этих традиций знаки инаковости и изучается эволюция представлений о мусульманах в течение XII–XIII вв. Особое внимание уделяется нарративным приемам, с помощью которых средневековые авторы создают образ Другого. Le present livre est consacré à l'analyse des traditions historique, littéraire et iconographique qui ont participé à la formation de l’image des musulmans à l’époque des croisades.
Пьер Видаль-Накэ (род. в 1930 г.) - один из самых крупных французских историков, автор свыше двадцати книг по античной и современной истории. Он стал одним из первых, кто ввел структурный анализ в изучение древнегреческой истории и наглядно показал, что категории воображаемого иногда более весомы, чем иллюзии реальности. `Объект моего исследования, - пишет он, - не миф сам по себе, как часто думают, а миф, находящийся на стыке мышления и общества и, таким образом, помогающий историку их понять и проанализировать`. В качестве центрального объекта исследований историк выбрал проблему перехода во взрослую военную службу афинских и спартанских юношей.
«Палли-палли» переводится с корейского как «Быстро-быстро» или «Давай-давай!», «Поторапливайся!», «Не тормози!», «Come on!». Жители Южной Кореи не только самые активные охотники за трендами, при этом они еще умеют по-настоящему наслаждаться жизнью: получая удовольствие от еды, восхищаясь красотой и… относясь ко всему с иронией. И еще Корея находится в топе стран с самой высокой продолжительностью жизни. Одним словом, у этих ребят, полных бодрости духа и поразительных традиций, есть чему поучиться. Психолог Лилия Илюшина, которая прожила в Южной Корее не один год, не только описывает особенности корейского характера, но и предлагает читателю использовать полезный опыт на практике.