Иоганн Себастьян Бах - [7]

Все поглотил, пожрал кровавый зев.

Серны и плуги ныне сменены мечами,

Таков удел села. Какими же словами

Мне описать судьбу несчастных городов,

Что отданы во власть безжалостных врагов!

Жалкое существование влачили в то время и немецкий язык, который казался властителям страны слишком простонародным, и немецкое искусство. Бесправно было и положение немецкого музыканта. По рукам и ногам его опутывали предписания цеха, требования церковного начальства, произвол князя.

В результате Тридцатилетней войны государство оказалось раздробленным на триста шестьдесят княжеств, где каждый правитель был полновластным хозяином, имел штат придворных и армию. Все князья старались подражать правившему в то время французскому королю Людовику XIV, получившему прозвище Короля-Солнца. Дворцы немецких князей убранством были похожи на резиденцию Людовика XIV — Версаль. Немецкие властелины, согласно французской моде, одевались в шелка и кружево, приглашали из-за границы музыкантов, которые получали огромное жалованье, в то время как немецкие музыканты жили в нищете. Развитие немецкого национального искусства не интересовало правителей Германии. Научным ее языком был латинский. Поэтому, когда один из первых немецких просветителей Кристиан Томазий начал читать лекции на родном языке, это событие явилось одним из важнейших в истории культуры Германии.

Уже на склоне лет Бах, сравнивая положение иностранных и отечественных музыкантов, напишет горькие слова, продиктованные всем его трудным жизненным опытом: «Немецкие музыканты предоставляются собственным нуждам и заботам, многие из них в борьбе за пропитание не могут и думать о своем совершенствовании или о том, чтобы выдвинуться».

Одним из печальных фактов немецкой истории стал и тот, что немецкие бюргеры, в течение долгого времени подчиняясь власти князей, прониклись чувством преклонения перед всяким начальством, ощущением собственной беспомощности, приниженности, равнодушия, боязни нового. «Мы — как скоты, хуже, чем скоты!» — восклицал один из немецких философов.

Эта вечная борьба поэтов, художников, музыкантов с равнодушием и косностью немецких буржуа, получивших прозвище «филистеров», станет на многие века одной из самых драматичных сторон жизни всех величайших представителей немецкого народа, а во многом послужит и темой их творчества.

Между тем в нищей, отсталой Германии ХVII-ХVIII веков роль музыкантов была очень велика. Эти люди воздействовали на душу народа, из поколения в поколение передавая все богатство немецкой песни, ставшей основой церковного хорала. Они создавали богатейшее профессиональное немецкое искусство.

Чтобы выстоять в борьбе со всеми трудностями и невзгодами, немецкие музыканты с давних времен объединились в добровольный цеховой союз, в уставе которого определялись все стороны жизни каждого члена цеха: в течение пяти лет он должен был сначала учиться у какого-либо музыканта, потом еще три года совершенствоваться в качестве подмастерья под руководством мастера и только сдав все экзамены мог получить должность.

Цеховой устав обязывал всех членов общества быть скромными, служить примером честности и благородства. Однако в нем были и такие пункты, которые строго ограничивали свободу действий музыкантов. Так, ни один член коллегии не имел права выступать в городе по собственному желанию, без разрешения. А чтобы, например, занять место органиста в какой-либо церкви, будущий мастер должен был жениться на дочери своего предшественника. Некоторые из этих традиций жизни немецких музыкантов, связанные с историческим прошлым Германии, сохранились из-за ее отсталости вплоть до XVIII века и предопределили путь одного из ее величайших композиторов.

У Баха было лишь две возможности — либо стать органистом в церкви и школьным учителем пения в церковных хорах, либо — исполнителем и композитором при дворе какого-либо князя. Но где бы ни работал немецкий музыкант, каждый его шаг был под контролем, каждый поступок — строго ограничен. И поэтому чем более могучим становился со временем гений Иоганна Себастьяна, тем более оскорбительной казалась ему мелочная опека и заранее отведенная роль слуги, судьба которого зависела от прихоти князя или высших церковных чиновников. Тем тяжелее становилась его борьба за независимость, за утверждение своих идеалов...

Он менял должности, переезжал из города в город, но каждый раз наталкивался на непонимание, равнодушие, косность, жестокость. Его судьба не могла не быть драматичной.

Но... сейчас Себастьян только вступал на самостоятельный путь, он был полон энергии и надежд, сознания своей силы.

На некоторое время биографы теряют его след, потом обнаруживают молодого музыканта в Веймаре, где он работает в должности скрипача в инструментальной капелле герцога Иоганна Эрнста. Затем Бах перебирается в Арнштадт, где служит органистом.

Начало самостоятельного пути

В небольшом городке Тюрингии Арнштадте Баху было суждено прожить четыре года. В 1703 году здесь вновь отстроили сгоревшую сто лет назад церковь. Теперь она получила название Новой. Ее огромный орган был гордостью горожан. Бах приглашался в качестве эксперта Новой церкви на освящение органа и произвел такое впечатление, что на этот раз обычай приглашать нескольких претендентов для прослушивания был отменен. Музыканта не только немедленно приняли на службу, но и изыскали возможность назначить ему довольно большое жалованье. Однако, так как восемнадцатилетний органист казался все же очень молодым, служители церкви составили торжественное наставление, в котором Себастьян призывался к прилежанию и служебной верности всему, что «подобает по отношению к Богу, высшей власти и начальству со стороны честного служителя и органиста».