Иоанн Евангелие. Популярный комментарий - [38]

⁸И Он опять, склонившись, продолжал писать на земле.

⁹Тогда они начали по одному уходить, начиная с самых старших. В конце концов остался один Иисус и женщина.¹⁰Иисус поднял голову и спросил: — Женщина, где твои обвинители? Разве никто не осудил тебя?¹¹— Никто, Господин, — ответила она. — И Я тебя не осуждаю, — сказал Иисус. — Иди и больше не греши.

К молодому царю привели двух женщин — проституток, которые жили в одном доме. Обе родили, но у одной из них младенец ночью умер. Теперь обе спорили за живого младенца. Как было в те времена, без теста на ДНК, определить, которая из них — мать?

Неожиданное решение: принесите меч и разрубите ребенка надвое. Отдайте каждой женщине половину.

По тому, как реагировали женщины на страшный приговор, царь определил, кому из них ребенок родной: одну женщину устраивало, чтобы спорный ребенок не достался никому, другая молила оставить мальчика в живых, соглашаясь ради этого уступить его сопернице.

Этим царем был, как все помнят, Соломон; его суд описан в 3 Цар 3:16–28. Таким вот образом Соломон стяжал репутацию мудреца. Подобный сюжет должны были вспомнить евреи начала I века, слушая рассказ о суде Иисуса, о женщине, уличенной в прелюбодеянии, и мужчинах, уличенных в ханжестве.

В этой истории есть некоторые странности. Прежде всего, она плохо смыкается с контекстом. Если изъять этот отрывок, глава 7 перейдет в главу 8 гораздо легче, без шва. Кстати, наиболее ранние рукописи Евангелия полностью выпускали этот рассказ, за стихом 7:52 по нынешней нумерации непосредственно следовал стих 8:12. В других рукописях эта сцена имеется, но в другом месте. Иногда ее помещают как приложение после Евангелия, а некоторые даже переносят ее в Евангелие от Луки (и, надо признать, в той форме, в какой эта история написана, она больше напоминает стиль Луки, нежели Иоанна). Вот почему и в некоторых переводах Библии эта история заключена в скобки или стоит после всего текста, в качестве «приложения».

С другой стороны, можно привести доводы и в защиту ныне принятой композиции, тем более, что ее также подтверждает ряд рукописей. В Ин 7 Иисус учил в Храме во время праздника Кущей, а толпа и в особенности власти пытались понять, кто же Он такой. Глава 8 более мрачная: Иисус обвиняет иудеев в намеренном искажении Его слов, в нежелании понять истинный смысл Его проповеди и хуже того — они покушаются убить Его, наученные «своим отцом, дьяволом». В главе 8 содержатся самые жесткие высказывания, где–либо приписываемые Иисусу. Что же произошло?

Все выглядит так, словно Иисус столкнулся с глубокой проблемой, стоящей за отношением иудеев к Нему, к Богу, к самим себе, к призванию своего народа. Мы не сумеем правильно понять происходящее в этой главе, если представим себе идиллическую картину: любопытствующие иудеи просто стоят и слушают нового проповедника, не очень–то воспринимая Его проповедь, но и ничего дурного не делая. Гнев Иисуса кажется иррациональным, сам Он, с точки зрения фарисеев, «не по чину» превозносится (стихи 48 и 52). Иоанн прекрасно понимал, какое впечатление Иисус производит на этих людей.

Иными словами, рассматриваемый эпизод соответствует контексту постольку, поскольку здесь объясняется, что насторожило Иисуса и вынудило Его осознать, в какой степени Его современники и соплеменники закоснели в привычном для них образе мыслей и как разительно несхож этот образ мыслей и замысел Бога. Независимо от того, находилась ли изначально история о прелюбодейке и ее обвинителях в этом месте (хронологически и композиционно), она помогает нам прочесть новую главу. Теперь глава начинается с того, что люди собрались побить камнями женщину; завершается глава попыткой каменовать Иисуса.

Вероятно, эта параллель должна навести нас на какие–то мысли.

Сам эпизод представляет собой классический рассказ о суде и мудрости Иисуса, той самой мудрости, какой ожидали от царей (напомним, что в этом разделе Евангелия от Иоанна постоянно решается вопрос, является ли Иисус Мессией, истинным царем). В этой сцене писцы и фарисеи расставляют Иисусу ловушку. На что они рассчитывают? Он и прелюбодейке скажет, что ее грехи прощены, и уж тогда Его, безусловно, можно будет уличить в пренебрежении законом Моисея.

Мы и сами чувствуем, как накаляется ситуация, как разгорается гнев Иисуса. Эти люди используют женщину (пусть она и совершила тяжкий грех) как орудие против Него, они тешатся сознанием собственного морального превосходства над грешницей и радуются, что загнали Иисуса в угол, откуда Ему уж не вывернуться.

Какие слова Иисус писал на песке — об этом история умалчивает. (В древности учителя нередко писали и рисовали на земле, так иллюстрировали свои теоремы великие геометры, не прибегая к доске, мелу и проекторам.) Можно гадать, сколько нашей душе угодно: быть может, Он составлял список иных грехов, включив в него и лицемерие. А может быть, Он решил напомнить о грехах вожделеющих глаз и сердца, как у Матфея (5:28). Или рисовал бессмысленные загогулины, не желая разговаривать с этими людьми, подчеркивая свое презрение к этим уловкам.

Но все же ответ прозвучал, и ответ на первый взгляд довольно рискованный: а что, если бы у кого–то в толпе хватило самомнения бросить первый камень? Но ответ попал в точку: если человек тычет в кого–то обличающим перстом, три перста уставятся на него самого. Иисус не говорил, будто закон Моисеев неправ, Он сказал иначе: если мы попытаемся буквально исполнять эти жесткие предписания, приговор обрушится на каждого. И каждый в сердце своем понял это, и один за другим люди, чуть ли не украдкой, разбрелись.