Иоанн Дамаскин - [15]

— Пусть даже так, — пылко воскликнул Иоанн, — но это будет всего лишь суд человеческий — несовершенный. Я думаю, что для христианина важнее всего суд Божий.

Юстиниан, беседуя с Иоанном, ловил себя на мысли, что ему нравится то, что тот не соглашается с ним, спорит. Приводит доводы, если не всегда логичные, то все равно имеющие какую-то непостижимую для логики внутреннюю духовную убедительность.

3

В доме дината Протасия не спали, с волнением ожидая возвращения Иоанна. Юноша прибыл после полуночи, сопровождаемый Стефаном Русием.

Как только протоспафарий удалился, на Иоанна набросились с расспросами о его встрече с императором, но остались разочарованными. Иоанн лишь обмолвился, что с Юстинианом они беседовали на богословские темы, а по поводу мрамора для Мекки император обещал подумать. Никаких подробностей Иоанн рассказывать не стал, а, сославшись на усталость, отправился в свою комнату. Но придя к себе, Иоанн не спешил лечь в постель, а встал на молитву и почти до самого утра молился.

ГЛАВА 6

1

Последующие дни потекли, как и предыдущие, в ожидании. Феофан познакомил Иоанна с хартофилактом Великой церкви[32] архидиаконом Агафоном, который разрешил ему пользоваться книгохранилищем Святой Софии. Как-то раз Иоанн, с трепетом развернув один из свитков, прочел: «Таинствен сей праздник, посвященный Успению Богородицы и превосходящий силу слов...» Уже с первых строк его захватил возвышенный и поэтичный слог этой гомилии[33]. Иоанн решился спросить архидиакона об авторе рукописи.

— Поистине, Иоанн, — расплылся в довольной улыбке хартофилакт, — Сирийская земля, откуда ты прибыл, край благодатный, если рождает таких искусных в писании сыновей. Ведь там родился знаменитый Роман Сладкопевец. Там же родился и автор этой гомилии диакон Андрей. Он, как и ты, родом из Дамаска. Сейчас он по благословению патриарха заведует домом для вдов и сирот.

Когда Иоанн, придя вечером домой, поведал о диаконе Андрее из Дамаска, Павел Клеоз радостно воскликнул:

— Так, значит, Андрей здесь! Это очень хорошо. Он был нотариусом у нашего Иерусалимского патриарха, а затем его вызвали в Константинополь, и я его много лет не видел. Завтра обязательно пойдем к нему, он меня хорошо знает и может похлопотать о нашем деле перед блаженнейшим Каллиником.

2

На следующий день, рано утром, патриций Павел и Иоанн отправились к Андрею. Дом для престарелых вдов был каменным, трехэтажным, притом стена со стороны улицы была глухой, без окон. Прямо к дому примыкал небольшой каменный храм. На удар деревянного била долго никто не выходил. Наконец открылась калитка и выглянул маленький плешивый старичок. Он подозрительно оглядел путников и прошамкал беззубым ртом:

— Кто вы будете и какое дело привело вас в этот дом Божьего милосердия?

— Скажите диакону Андрею, что прибыл патриций Павел Клеоз из Иерусалима, а дело, которое нас привело, мы сами ему изложим.

Надвратник пропустил путников во двор, а сам засеменил своей шаркающей стариковской походкой в дом. Через несколько минут вышел высокий пожилой монах с длинной окладистой бородой. Его большие темно-карие глаза из-под нависших лохматых бровей излучали спокойствие и доброжелательность.

— Приветствую тебя, патриций Павел, и радуюсь возможности оказать тебе гостеприимство в этом богоугодном доме, — сказал монах, обнимая Павла.

— Сам Бог дарует мне эту встречу с тобой, Андрей, — растроганно ответил патриций.

Во время этих взаимных приветствий Иоанн скромно стоял в стороне, с душевным трепетом взирая на автора гомилии, произведшей на него вчера такое глубокое впечатление. Наконец обратили внимание и на него.

— Кто же твой юный спутник?

— Это Иоанн, сын Сергия Мансура из Дамаска.

— Я с радостью приветствую и тебя, Иоанн Мансур, тем более что я хорошо знаю твоего отца, человека благочестивого и достойного во всех отношениях.

Андрей провел гостей в свои покои, где предложил им воды и фруктов. Павел поведал о беде, нависшей над Гефсиманским храмом. Андрей выслушал молча, казалось сохраняя все то же спокойствие духа, с каким он встретил путников, но, когда он заговорил, голос его дрогнул, а глаза увлажнились.

— Это по нашим грехам и беззакониям Господь посылает испытания. Я сегодня же буду говорить с патриархом, хотя вы, наверное, знаете, что василевс не очень жалует Каллиника. Мне вскоре предстоит покинуть Константинополь, так как Синод избрал меня на Критскую кафедру, осталось получить согласие Юстиниана. Видит Бог, я не искал такого высокого сана, но и противиться воле Божьей не намерен. А теперь расскажи, Иоанн, как там, на моей родине в Дамаске? Я ведь ушел оттуда давно, когда был еще моложе тебя.

— Да, я помню, Андрей, как ты впервые пришел в Иерусалим. Помню, хотя сам тогда был еще совсем юным, — закивал головой Павел.

— Так и я ведь тоже был тогда неразумным отроком.

— Позволь не согласиться с тобой, достойнейший Андрей, — засмеялся патриций Павел. — Хотя ты был отроком, но разум тебе Бог дал не по годам. Только помню, что ты был молчаливым.

— Я и сейчас не очень разговорчивый, больше люблю писанием свои мысли выражать. Но тогда, в свои четырнадцать лет, я хоть и был молчаливым, однако все же обладал даром речи. А ведь когда родился, то до семи лет был полностью немым. Родители мои думали, что и на всю жизнь таким останусь. Но, по милости Божьей, в семь лет, когда я первый раз причастился святого Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа, отверзлись мои уста, и стал я говорить. Тогда же я для себя и решил, что всю мою жизнь посвящу Богу. Родители восприняли мое исцеление как чудо, как знак Божий, который указывает мне монашеский путь, поэтому не препятствовали моему решению оставить Дамаск и идти в Иерусалим.