Инженер Северцев - [44]

Он рассказал хозяину о новостях. И с тревогой задавал себе вопрос: какому заместителю теперь поручит министр разобраться в строительстве дороги, не пойдет ли этот заместитель на поводу у Птицына?..

— Щерба готова, — объявил Никита, громко отхлебнув с деревянной ложки горячего варева.

Северцев принял из его рук миску с дымящейся ухой.

— Под такую уху не грешно и стопочку пропустить. Ругаю себя, что не захватил, — посетовал Михаил Васильевич.

— Самогонки чуток есть. Вчерась угостил один прохожий. Да от нее меня давно воротит, — признался Никита.

— Что так?

— А то, что через эту сивуху, забодай ее комар, Шахов меня чуть на тот свет не откомандировал… Завлекательная со мной случилась история, — начал Никита, поставив на землю свою миску. — Когда гражданская война закончилась, меня Шахов, значит, и выдвинул начальником уездной милиции. Стал я шишкой на ровном месте. Доносят мне, что мельник наш самогонку гонит, хлеб на вино, варнак, переводит, когда голодуха кругом! Посылаю мигом своего помощника с обыском, — неторопливо рассказывал Никита. — Вертается он вскорости и докладает: самогону не нашли, аппарат не обнаружили, напраслину на человека возвели. Конфуз-то!.. Проходит несколько дней, и на базаре ловим бабу с четвертью самогонки. Пужнули, она сразу и созналась — купила у мельника. Да-а! Иду в уездное политбюро, — дескать, нужно мельника пощупать покрепче, при нужде на притужальник взять. Решили ехать на обыск с прокурором и секретарем уисполкома. В понедельник с рассветом нагрянули на заимку, мельника еще в постели прихватили и давай шарить по избе. Все вверх дном подняли — от подполья до чердака, а нашли одну недопитую бутылку, хозяин божился, что на базаре купил. Да ты что не ешь-то, Михаил Васильич, аль щерба не вкусна?

— Рассказывай, рассказывай, — откликнулся Северцев, снова берясь за ложку.

— Шарим на сеновале, даже дровяной сарай не обошли, а хозяин, бестия, посмеивается, — дескать, в сортире еще не были, там сырье на месте, из него и гоню… Прокурор с секретарем уисполкома — взад пятки: дескать, извините за беспокойство, долг службы… А я нутром чую, что дурачит нас хозяин! А как доказать? Мельник, тот все больше распоясывается — зыркнул этак на секретаря уисполкома, — у него лицо татарское, — и спрашивает: какой мы нации, что на русских людей кидаемся? Я ему сказываю, что на свете знаю только две нации — честных людей и паразитов, других нациев не знаю и знать не хочу, а за такие разговоры можем с ним поговорить, как с контрой… Словом, велел я отвести нас в баню и вижу — мельник в лице вроде переменился. Бурчит, что баня у него сгорела, к соседям париться ходит. Пошли, смотрим: банька и взаправду сгорела, стены наполовину разобраны, крыши нет, а дорожка в снегу к ней торная — зачем бы? Вошел я в баньку через выбитое окно, огляделся. Кругом бревна обуглены, снегом их запорошило, пахнет гарью. Толкнул дверь в предбанник, а она не открывается: на замке. Спрашиваю мельника: что за дверью? Отвечает: моя старуха ненужное барахло там держит. Прошу ключ — потеряли, отвечает. Выдернул я скобу, осветил фонарем предбанник, — висят по стенке веники, сломанная табуретка в углу валяется, битые глиняные крынки на полу стоят. Прокурор посмеялся на меня, — дескать, какой-то там Пистон из меня не вышел!

— Пинкертон! — поправил Северцев.

— Во-во. Пошли мы прочь из предбанника. И угораздило же меня задеть за что-то ногой. Посветил: кольцо. От крышки подполья. Посмотрел на мельника, — улыбка с него мигом облезла, белый весь и на меня волком смотрит. «Нашли?» — спрашиваю. Он только головой мотнул и припал спиной к стенке. Поднял я крышку, осветил подполье — а там аппарат в работе, первач, по виду чище слезы, капает… Запах райский шибанул мне в нос, голова закружилась: давно такого великолепия не видал. В то время жили мы туго, живот ягодным чайком полоскали, все время кишка кишке кукиш казала. Смотрю я на своих соратников: им не лучше моего, от дурмана глаза прикрыли.

Никита засмеялся и чуть не поперхнулся ухой.

— Пошли мы, значит, в избу акт составлять, — продолжал он, отдышавшись. — Прокурор нарисовал его по правилу, все расписались и пошли ломать самогонную машину. Такой был закон. Пришли в предбанник, взял я топор, спускаться в подполье не тороплюсь, а мельник как закричит: «Машина на заграничный лад исполнена, ломать грешно!..» Переглянулся я с прокурором, а он советует: проверь качество продукции. Может, мельника еще и за низкое качество привлекать придется? Отказываться мне было невозможно. Мельник божится, что хороша. Ну, я и попробовал первым. За мной мои боевые соратники. Все мы были горазды выпить…

Только в пятницу вечером выбрались мы от мельника. Он обещал никому не сказывать про обыск и про то, что потом было. Но Шахов откуда-то дознался и всех нас, голубчиков, за ушко да на солнышко! Грозился через ревтрибунал в распыл пустить. Да потом смягчился. Однако из начальников всех выгнал. На этом моя карьера и закончилась. Больше начальником я не бывал… А на Шахова я не в обиде. Хотя он и строгий, однако с нашим братом цацкаться никак невозможно, — закончил своей рассказ Никита и снова принялся за уху, уже изрядно остывшую.