Она раскрыла
тетрадь.
— Вот,
например: «Инвалид детства, пренебрегнутый родительским попечением, моется в
бане, которая, возможно, не без злого умысла желающих избавиться от него
родителей, загорается. Больной мальчик (гермафродит) видит в возбужденном
воображении образ Девы Марии, выводящей его из пламени. И потому является к
родителям как бы воскресший. Те замирают в мистическом ужасе».
Реставраторы
восторженно кивали и улыбались. Потом сбегали в вагон-ресторан за новым
шампанским, пили за Иринин литературный талант, ум, красоту, взяли телефон,
обещали приехать с корзиной цветов и ведром коньяка, и Ирина уснула, упоенная
жизнью, крепко сжимая в руке цепочку креста, подаренного старцем Иеронимом.
Ей снилась
чепуха и всякая всячина — важный кособокий Лёнюшка с полковничьими погонами;
Лиля Брик со светлыми, длинными, падающими на лицо волосами, которые она то и
дело отбрасывала движением головы и жеманно говорила: «Не хучу!»; какие-то
лошади, лошади, которые мчались по зимним полям табунами. А потом неожиданно
грянул туш. Пошел белый снег, и на него стали выходить монахи в черном. Они
выстраивались, как на параде, и, наконец, сомкнувши ряды, стали поздравлять и
благодарить Ирину за то, что у них теперь все так хорошо, так чудесно
устроилось и им разрешили наконец-то жениться на таких вот тонких,
всепонимающих и очаровательных женщинах.
1988
