Интуиция австралопитека - [2]

Что вам рассказать о моём даре? Как я впервые воспользовался им? Как полагал свою судьбу — судьбой демиурга, вершителя миров, создателя и разрушителя. Или о том, как жестоко разочаровался, методом проб и ошибок сумев разобраться в накладываемых ограничениях?

Первый раз, он как первая любовь. Как первая бутылка вина, когда до утра далеко и молодой юноша ещё не знает о похмелье. Словно первый поцелуй силой сорванный с губ девушки — запоминается на всю жизнь. Но я опошлил свой первый раз тем, что превратил его в эксперимент. Попробовал и у меня получилось.

Хорошо помню черноволосого, вечно ходившего чуть сгорбленным, Виктора. Я никогда не считал его своим другом, но он пришёл поздравить меня с днём рождения. Мы просидели ночь напролёт за разговорами, горькими дешёвыми сигаретами и бутылкой коньяка похожего на разбавленный чай. По тому о чём, и главное как, Виктор говорил — я узнал его. По его позе и любимым словечкам неоднократно вворачиваемым в речь на протяжении беседы. По выражению лица и меняющемуся ритму дыхания. Сам я упустил из виду девяносто девять процентов щедро раздаваемого Виктором знания о самом себе. Но моя тёмная половина, настоящая хозяйка дара, уловила. И мысленным толчком дала понять, когда знаний набралось достаточно.

Не в первый раз я ощущал поднимающуюся изнутри волну: слабую, но её невозможно спутать ни с чем иным. Но впервые решился пойти туда, откуда звучал тихий зов на границе сознания. Почему именно в тот раз? Под утро был пьян, скорее от бессонной ночи и долгих разговорах о природе реальности, чем от плохого коньяка, отдающего привкусом искусственной сладости.

Как и многие другие люди, я задаю себе вопросы. Например: где находятся границы свободы отдельного человека? Насколько тонка плёнка того, что мы называем реальностью? Если бы кто-то мог описать состояние некоторого предмета и окружающей среды с достаточной точностью, то наверное он смог бы предсказать что случиться с предметом в будущем. Но имея исчерпывающие знания о текущем состоянии, сумел бы он не только предсказывать, но и управлять тоже?

Многие люди задают себе вопросы. Просто мои более странные, чем у большинства.

Я сел за стол и написал всё, что знаю о Викторе. Я чувствовал себя натянутой нитью. Передающей колебания струнной. Но, в отличии от струны, я мог колебаться самостоятельно. Одна волна накладывалась на другую, изменяя её. Стыдно признаться: я заставил Виктора (когда он вернётся к себе домой) сложить все имеющиеся деньги в кошелёк. И, на следующий день потерять кошелёк перед моей дверью. В семь тридцать вечера. И вложить в кошелёк фотографию его кошки. Я знал, что дома у Виктора живёт кошка. Отношение к питомице многое говорило о нём.

Я смотрел как Виктор спит на моём диване. Как рассвет потихоньку отвоёвывает город у темноты. И размышлял: правда ли, что вот на листке написано будущее человека, уснувшего на диване со свешивающимся до пола покрывалом?

Вечером следующего дня, держа в руках бумажник с фотографией кошки, я хохотал. Смех отражался от стен. Я швырнул пачку купюр в окно потому, что думал будто отныне весь мир принадлежит мне и я его властелин. Было немного стыдно так, как начал с такой меркантильной мелочи как деньги. В том числе и поэтому выбросил их в окно, оставив только бумажник и фотографию кошки. Вы знаете: я плохой писатель и не могу отказаться от показных жестов даже наедине с собой — что в тексте, что в жизни. Меня не терзала совесть — я никогда не считал Виктора другом.

Но у меня были и настоящие друзья. Опасаясь навредить им, вскоре уехал в другой город. Я чувствовал, что стану таким человеком, каким не хотела бы видеть меня мама. Но это была моя судьба и я, с восторгом, приветствовал её!

Затем последовало разочарование.

Мой брат, мой враг — Неизвестный. Если ты человек, то должен знать многое о разбитых надеждах. Похоже этот мир сделан так, что ни один человек не может получить слишком много власти… даром.

Я играл на людях словно на музыкальных инструментах.

Используя краски настоящего рисовал будущие судьбы как картины.

Проверяя границы дара искал трудности. И в поте, и каменной крошке тесал и высекал неподатливые жизни точно скульптуры.

Вспоминая об ограничениях: если я напишу, как отец убил своих детей то нить повествования порвётся ибо ей не за что зацепиться в настоящем. Сначала должен тем или иным способом заставить отца возненавидеть отпрысков. Поселить в его разуме безумие и только тогда… Ограничения существуют чтобы их можно было обойти. Но есть одно, стоящее передо мной непроходимым горным хребтом. Куда не пойди: направо или налево. Думая о нём, я чувствовал себя в кольце гор.

Последнее ограничение, финальное правило, заключается в следующем: для того чтобы стать нитью я должен узнать человека, к чьей судьбе собираюсь отнестись как к пластилину.

Прощайте мечты о мировом господстве. Грёзы о свершениях исторического масштаба. Я оказался специалистом по индивидуально работе. Художник, а не ремесленник. Массового выпуска, промышленных масштабов никогда не добиться мне — возможно к лучшему. Я знаю, что являюсь нехорошим человеком — совсем не таким, каким хотела бы видеть меня мама. Но всё равно продолжаю пытаться обойти последнее правило. Вдруг однажды получится?