(Интро)миссия - [26]

Я вышел из столовой первым и, закурив, сел на травку. Роса уже спала, и нежное солнышко успело нагреть землю, от которой в свою очередь грелась моя задница. Выполз Вадим и опять начал меня доставать. Не иначе, как влюбился. Курить, оказывается, тоже нельзя — не положено по сроку службы. Увидев, что Стас тоже вышел, и вспомнив „учебку“, я испросил разрешения у него. Унизительно всё-таки — просить высочайшего позволения курить. Но хочется, куда ж деваться! Ответ был утвердительным, и я во второй раз бросил на сержанта благодарный блядский взгляд. Мне показалось, он даже смутился. Хотя, скорее всего, мне хотелось выдать желаемое за действительное. А Вадим, этот ходячий „ноу смокинг“, дымился от бессильной злобы. Я торжествовал всю обратную дорогу. Интересно как-то: нашелся хоть один порядочный человек. Причем — вот удача! — именно тот, которого мне хотелось. Его все слушались. Он был сержантом. Симпатичным сержантом, хотя слушались, конечно, не за это. Я проникся к Стасу уважением, грозящим быстро перерости в любовь — для начала платоническую. Я был уверен, что отдамся ему при первой же возможности. Только вот когда она предстоит, эта возможность? Хотелось, чтоб побыстрее. Хороший, зараза! Попочка классная. Высокий, стройный, подтянутый. Носик курносый. Сексапильный сержантик, ничего не скажешь. Хоть одна ложка меда в огромном корыте дегтя!

С этими мыслями я и остановился перед калиткой, ведущей за таинственную только на первый взгляд ограду, после которой начинался передовой рубеж Родины. Опять мы построились по росту. Вадим — а он был не намного ниже меня — встал ко мне в пару, злобно сверкнув черными очами и шмыгнув длинным носом. Быдло дежурный пересчитал нас и распустил, приказав готовиться к разводу.

Подготовка заключалась в чистке сапог и перекуре. Убедившись в том, что мои сапожки выглядят неплохо и даже сексуально, я уединился за штабом и отдался думам. По большому счету, мне здесь не нравится. Кругом одни дебилы, жрать нечего. Надо сматывать отсюда удочки. Только вот как? В обморок упасть, что ли? Вроде бы рано. Надо обстановку до конца разведать. Приглядеться, посмотреть, что будет дальше. А хотя, чего неясного? Вадим меня уест. Надо поговорить со Стасом. Я его уже хочу. Заодно и защитой заручусь. Но это уже проституция какая-то… А вообще-то нет — он же хороший. Отдамся непременно! Как только — так сразу.

В это время на горизонте показалось быдло и гаркнуло о начале построения. Я медленно поплелся по направлению к плацу. Стас построил нас перед входом на священное место части, и мы бодро прошествовали мимо уже готовых к действу офицеров и прапорщиков. Толстяк был прав: их оказалось в два раза больше, чем нас. Офицеры ничем от прапорщиков, кроме погон, не отличались. По их физиономиям я сразу определил, что попал явно не в компанию трезвенников. И, несмотря на то, что мы встали в пяти метрах от более старших сослуживцев, мой уже действующий нос уловил стойкий запах перегара. Кто-то из них рассказывал подробности проведенной в обществе тёлки ночи. Из этого я сделал окончательный вывод, что попал к чуждым мне элементам. И среди них я не нашел никого, кто бы отвечал требованиям, необходимым для роли моего возлюбленного. Прапорщики — это вообще что-то! Почти у всех морды — по пять моих. Задницы и морды одинаковые. Ночью и перепутать можно. Мне стало еще веселее, когда в поле зрения показались командир части с замполитом. Замполит — рыжий, лысоватый, на хорька похожий. На старого потасканного хорька. А командир… Что-то длинное, худое, сгорбленное под ношей ответственности за нас и за передовой рубеж. „Тут из маминой из спальни, кривоногий и хромой, выбегает Умывальник и качает головой“. Один к одному! Мойдодыр — и всё тут. Уписаться можно! Настроение так всё и поднялось.

Последовала команда „Равняйсь!“, и я элегантно повернул голову вправо. Потом — „Смирно!“ Я присмирел. Потом — „Вольно!“ Как в армии. Командир, вернее, Мойдодыр, что-то стал говорить. Я ничего не понял. Это была смесь из белорусского, русского и мойдодырского. Я поинтересовался у кого-то из сослуживцев, о чём эта птичка щебечет. На политзанятия, оказывается, зовет. На этом всё и кончилось. Развод мне не понравился. Да что и говорить — любой развод всегда неприятен.

В нашей части, впрочем, как и во всех остальных, была веселая вещица — Ленинская комната. На стенах — портреты членов Политбюро ЦК КПСС, как здравствовавших, так и приказавших долго жить или отправленных на пенсию. Просто забыли сменить. Висит список стран НАТО и Варшавского договора. Понятно, что первые написаны черной тушью, а вторые — догадайтесь сами. Какой-то грамотей писал. Столицу Дании он удостоил двумя „п“ и двумя „н“ на конце, зато Брюссель лишился одной из своих „с“. На другой стене, под потолком, висела карта с боевым путем теперь уже родной мне части во времена Великой Отечественной. Не очень далеко часть ушла, так из родной Белоруссии и не вылезла. Завязла в болотах под Гродно. Портреты воинов-интернационалистов, воевавших в Афганистане, с описанием их подвигов. Вот уж на кого мне не хотелось смотреть, так это на них. Да, телек цветной! Ковровая дорожка перед ним и семь столов. За них нас и рассадили. Пришел замполит, только хотел рот открыть, как ввалился Мойдодыр. Замполит проглотил свои политические слова и нервно заорал: „Встать! Смирно!“ Я чуть под стол со страху не скатился. Мойдодыр убедился, что почести ему оказаны, и разрешил садиться. Достал книгу приказов и стал читать. Из того, что понял, я сделал вывод, что он доводит до нашего сведения примеры неуставных отношений. И как с ними борются. Кому два года дисбата, кому — пять лет тюрьмы. Резюме такое: не надо, товарищи, ссориться, делить вам нечего, давайте жить дружно. Даже что-то про гомосексуализм было. Это слово, слетевшее с уст Кота Леопольда, я понял без переводчика. Где-то раньше я его слышал, только вот не помню, где.