Интригующее начало - [102]

Мимо прошел гвардеец, и ворон с возмущением закаркал ему вслед, ругая его низким хриплым голосом. Стокер рассмеялся, но я вдруг схватила его руку и вонзила пальцы ему в рукав.

– Стокер, а вдруг эти слова Морнадея о том, что нам нужно скорей уезжать, были предостережением?

– Ну конечно, это предостережение! – сказал он закатив глаза. – Слегка запоздалое, если учесть, что нас до того уже успели похитить.

– Не такое, – нетерпеливо возразила я. – Вдруг Морнадею известно что-то еще и он знает о какой-то другой опасности?

– Какой еще опасности?

– Если Особый отдел собирается устранить последствия этой конкретной неосмотрительности, то ему нужно избавиться от меня до того, как меня заполучат ирландцы. А мы предоставили им прекрасного козла отпущения.

– Что ты имеешь… – он резко замолчал, потому что ему вдруг открылась правда. – Убить тебя, а вину за это свалить на меня, – сказал он решительно.

– Вот именно. Они могут выдумать тысячу мотивов. Ссора двух любовников, спор о деньгах, помутнение рассудка. Видишь? Им это идеально подходит. Избавляет их от меня как от угрозы и нейтрализует единственного человека, знающего правду, – тебя. Но они, конечно, не осмелятся оставить тебя в живых до суда. Они не могут так рисковать: вдруг правда о моем рождении выплывет в одном из свидетельств. Им придется убить и тебя. Самоубийство в тюрьме – ты сам лишишь себя жизни, раскаявшись в содеянном, или будешь застрелен при попытке к бегству. И все с легкостью поверят этому из-за твоей прошлой репутации.

Он ничего не ответил, но страшно побледнел.

– Стокер, я знаю, ты не хочешь обсуждать свое прошлое, но.

– Но ты абсолютно права, – сказал он тихо и хрипло. – Согласно официальным данным, я жестокий человек, особенно если верить всему, что обо мне писали газеты. Одна половина общества считает, что я сошел с ума, а другая – что я – воплощение зла. Для их мелодрамы не сыскать более подходящего злодея.

Он споткнулся, и я взяла его под руку, желая отвлечь от тяжелых мыслей, завладевших им.

– Что будем делать?

– Можно послушаться Морнадея и уехать, – медленно сказал он. – Поедем за границу, куда-нибудь на континент, а оттуда – хоть по всему свету, чем дальше отсюда, тем лучше.

– И всю жизнь находиться в бегах? Стокер, мы никогда от них не избавимся. Можешь вообразить себе такую жизнь? Вздрагивать от каждой тени и каждую минуту гадать, вдруг она последняя. Я не смогла бы так жить, да и ты, думаю, не смог бы.

– Даже если это спасло бы тебе жизнь? – спросил он.

Я покачала головой.

– Нет, все равно нет.

– Вероника, – тихо сказал он, – не думай, что я планирую вести себя недостойно в этом вынужденном бегстве. Если мы уедем отсюда вместе, то я не стану и дальше рушить твою репутацию. Я женюсь на тебе.

Я потерла лоб.

– Стокер, мне семнадцать раз делали предложение, и это, пожалуй, самое неискреннее.

– Нет, я говорю серьезно. Я буду заботиться о тебе, – сказал он, оттягивая воротничок.

– Обычно мужчина, делая предложение, не выглядит так, будто направляется на гильотину. Можешь не волноваться. Я не больше хочу выходить за тебя, чем ты – на мне жениться. И уезжать я тоже не собираюсь. Но, боюсь, ты станешь такой же жертвой этого заговора, как и я. А этого я допустить не могу.

Я глубоко вдохнула сырой речной воздух и медленно выдохнула.

– У меня есть немного денег на счете в банке, небольшая сумма, – предупредила я, – но достаточная, чтобы тебе уехать из страны куда захочешь. Может быть, на Мадейру или Канарские острова. А оттуда уже придумаешь, как добраться до Африки или даже Австралии. В Австралии полно всяких непонятных людей, тебе там будет комфортно. Подумай, сколько прекрасных животных ты сумеешь там найти. Да туда стоит поехать уже ради одного утконоса, – сказала я с напускной веселостью.

– А что собираешься делать ты? – медленно спросил он.

– Останусь и буду сражаться с ними, конечно, – ответила я.

Он долго ничего не отвечал, а когда заговорил, я поняла, что он в неописуемой ярости: голос дрожал и был холоднее льда.

– Что бы ни думало обо мне общество, я не бью женщин, – сказал он, выплевывая каждое слово. – Но знай: если мне когда-то и хочется это сделать, то как раз в моменты таких оскорблений моей чести.

Я открыла рот, чтобы возразить, но он продолжал, и его слова обжигали меня как огнем.

– Я много всякого натворил, Вероника Спидвелл, и почти ничем в своей жизни не горжусь, но я все-таки джентльмен, и всегда им буду, и бывший моряк королевского флота. А чего моряк не делает никогда – не бросает товарищей в битве. Если останемся, то погибнем вместе и с оружием в руках.

Я протянула руку.

– Только тебе я готова доверить свой тыл. Тогда до конца.

Он схватил мою руку и крепко сжал.

– До конца.

* * *

Конечно, мы, как обычно, поспорили о том, каким должен быть этот конец. Вернее, Стокер спорил, а я четко следовала плану, который себе наметила.

– Нам нужно вернуться к тебе в мастерскую, чтобы начать исполнение моей задумки, – сообщила я ему.

– Какой задумки?

– Выкурить их всех. Я хочу собрать их всех вместе: ирландцев, Морнадея, его начальство…

Его голос дрогнул:

– Хочешь, чтобы нас поскорее убили?