Интриганы - [11]

– Убили!..

– Всем лечь! – прокричал в рупор офицер. – С вами говорит сотник Яровой! Всем лечь мордой в пол!..

– Лежать! Руки на голову! – орали бойцы.

– Делайте, что они говорят, – громко сказал Маэстро.

Все присутствующие повалились на пол. Офицер подошел к Кривошею.

– Кого?

– Всех, – ответил Кривошей. – Поместить в изолятор. Вон тому, плюгавому, создать жесткий режим содержания. Зовут Самсон.

А бойцы уже надевали на лежащих людей наручники и вытаскивали их из вокзала на площадь, окруженную по всему периметру воющими полицейскими «газиками». Арестованных затолкали в громоздкую карету с наглухо заколоченными окнами и расписанными снаружи рекламой цветочного магазина бортами. Для более полной маскировки рядом с кучером сидела цветочница, раздающая направо и налево чмокающие звуки воздушных поцелуев. Из рупора, установленного на крыше, неслась веселая музыка.

Через несколько минут площадь опустела.

Карета катила по изрытым, в трещинах и выбоинах, оставшихся после ремонта теплотрассы, мостовым. Внутри было темно, арестованных трясло и кидало из стороны в сторону. Сзади и спереди шуршали по булыжникам колеса полицейских машин, и кричала в мегафон цветочница. «Цветы – лучший подарок любимым! Доставка на дом прямо из голландских оранжерей!» – доносилось во тьму кареты.

После долгой езды карета остановилась. Послышался крик кучера «Открывай!» и скрежещущий скрип железных ворот.

Карета вкатилась во двор тюрьмы. Дверцы распахнулись. В глаза арестованным ударил яркий свет прожекторов, направленных на них с вышки.

– Выходи по одному! Первый – пошел! Второй – пошел!

Надзиратели выгрузили людей и, ни слова не говоря, отвели в камеру. Камера представляла собой маленькое и абсолютно пустое помещение с одной тусклой лампочкой под потолком. Воняло мышами. На ядовито-зеленых стенах белели процарапанные нецензурные надписи, даты и имена. От длинного тюремного коридора камеру отделяла широкая решетка.

– Отбой! – прохрипел надзиратель, запирая за ними решетку. – Услышу хоть один звук – отправлю в карцер!

Напуганные и измученные дорогой люди молча расселись по углам.

– Но за что? – прошептал Бюргер.

– Я, кажется, предупреждал! – загремел в камере голос надзирателя. Звук шел из черной тарелки репродуктора, висящей на стене. И тут же звякнул засов, решетка отъехала в сторону, и появился сам обладатель этого голоса.

– Кто разговаривал? – спросил надзиратель, поигрывая дубинкой. В камере возникла напряженная тишина, нарушаемая всхлипываниями Милочки. – Не доводите до греха, у охраны тоже есть нервы, и они не железные. Опять спрашиваю: кто разговаривал?

– Клянусь, я больше не буду, – выдавил из себя Бюргер.

– Не будешь, – согласился надзиратель. – Никто не будет. – И обрушил несколько ударов дубинкой на стоящего поблизости Самсона. Самсон застонал и упал ничком на пол. – Это в качестве наглядного примера!

Страж вышел из камеры.

– Мерзавец! – крикнула ему вслед Мария. Из репродуктора раздался громкий презрительный хохот.

Мария присела рядом с Самсоном, положила его голову себе на колени.

Свет в камере погас. Самсон, скрючившись, лежал на коленях Марии и страдал не столько от боли, сколько от осознания собственной беспомощности. Мария легко покачивала его плечо. «Так делал отец», – вспомнил Самсон и незаметно погрузился в сон…

Внезапно ночную тьму разорвал громкий крик.

– Подъем!.. – орал репродуктор.

Самсон открыл глаза. Голова его по-прежнему покоилась на коленях Марии.

– Вы стонали, Самсон, – сказала Мария. – Ворочались и стонали.

– Плохие сны, – хрипло сказал Самсон и осмотрелся. Сокамерники, кто как умел, разминали затекшие из-за неудобного ночлега тела. За зарешеченным окошком брезжил мутный рассвет.

Утро арестованные провели тихо, задумчиво.

– Странно, что до сих пор не пришел дознаватель, – сказала Мария, когда куранты в репродукторе пробили полдень. – Меня много раз арестовывали за проституцию, и всегда дознание начиналось с утра.

– И завтрак не принесли, – заметил Колунов.

Эти невинные реплики взбудоражили всех. Как-то забылось тюремное требование тишины, вчерашнее избиение Самсона, и стало вскипать возмущение.

– Нет, не понимаю, – поднял голову Бюргер. – Я же только стрелял. Тир для того и поставлен, чтобы пассажиры могли культурно проводить время.

– Полное нарушение прав человека, – заявил Живчиков.

– Плевать на права! – воскликнул ассистент. – Но у нас сегодня три концерта! Придумайте что-нибудь, Маэстро, мы же теряем бабки!

– Не волнуйтесь, все образуется, – попытался успокоить сокамерников маг.

– Перед лицом несчастья мы должны объединиться, сплотить усилия и отстоять свои права, – прошептал Живчиков. – Это же произвол.

– Точно! Долой произвол! – громко воскликнул Бюргер.

Восклицание Бюргера обидело Живчикова, в конце концов, это он придумал слоган, он первым произнес его. И Живчиков, несмотря на холодок, возникший внизу живота, отчаянно закричал:

– Громче, граждане. Громче! И все вместе: долой произвол! Пусть от нашего гласа падут темницы! Бороться до конца!

– Только без голодовок, – потребовал Колунов.

Но на его требование никто не обратил внимания.

– В чем дело? – спросил возникший перед решеткой надзиратель. Не тот, что вчера избил Самсона, другой. И в руках держал не дубинку, розги. – Почему буяните?