Интимный портрет дождя, или Личная жизнь писательницы - [11]

Ты б малиною была, будь ты красной, ежевика. Ежевика, ты похожа на чернику, ежевика,

Ты б черникою была, будь ты круглой, ежевика...

...У распятых есть преимущество: крест высокий, с него обзор лучше... Не потому ли в перестроечные годы, а особенно после августовских событий все валом повалили креститься — вдруг ощутив себя распятыми и вознесенными на кресте, как на аттракционном «Колесе обозрения»? И перед всеми раскинулись необозримые исторические дали вперемежку с рекламными и эротическим клипами. И головы закружились, особенно у подростков, вконец ошалевших от эротики, пепси-колы и бизнеса. А на помойках появились целлофановые мешки с мертвыми младенцами...

Надо бы помойки и кладбища засадить кустами ежевики...

А в театрах продолжают идти пьесы, функционируют выставки, дети ходят в школы, дачники ремонтируют дачи, депутаты заседают, дама с собачкой прогуливает собачку... Жизнь течет себе, а что ей сделается-то, жизни? На нее ведь не навесишь замок, и кодовое устройство к ней не приляпаешь. Да и зачем?

V. Капкан на тень Луны

Так назывался тот злополучный роман, над которым я долго работала, таскала по издательствам, дописывала и переписывала заново, в результате он разросся до невероятных размеров, что-то вроде «Войны и мира», пришлось сократить в четыре раза. Самое странное, что я там напридумывала всякого, описывая будущее нашей страны, - а оно таким и оказалось… Позже я познакомилась с удивительным человеком, профессором Дубровым, который пояснил мне, что ничего странного в моем предвидении нет. Просто Время так устроено. Имеется в виду не то «время», которое мы условно делим на минуты, часы, годы, тысячелетия, и т.д. Нет, это иное – это особая субстанция, некий вид материи: Время. В нем настоящее, прошлое и будущее является единым целым. Поэтому нет ничего странного в том, что люди порой предугадывают события. Видимо, поэтому я знала, что роман в конце концов издадут – ну, может, не сразу весь, а сперва только часть. Потом будет доиздание и переиздание, а потом… Не скажу. Секрет.

В этой теории о Времени есть интересная особенность: оно устроено так, что будущее влияет на прошлое, а не наоборот.

Ах, вот почему все так у меня сложилось! Мое прошлое… Морозище, декабрь 84-го, я оставила двухлетнюю Людочку в Твери у тети Зины, пообещав приехать на Новый Год с гостинцами. Надо надыбать денег, - может быть, подпишут, наконец, в издательстве договор на новую книгу, ведь рукопись давно лежит там. Или подкинут мне еще рецензирование в «Роман-газете». Но в тот день я напрасно таскалась по издательствам. Измученная и голодная, заскочила в ЦДЛ, взяла в буфете чашку чаю и бутерброд. Вечереет, в Пестром зале тепло, накурено, галдеж и веселье: пьяненькие поэты бурно общаются, подсаживаются за мой столик и наперебой угощают бутербродами и кофе. Согрелась. Потеплело на душе. Кто-то обмывает в Дубовом зале гонорар и зовет всех. И вот я за ресторанным столом. Я тогдашняя – очень худенькая, в джинсах и широком свитере, не совсем уверенная в себе, выгляжу как бледный подросток. В тот день в Дубовом зале шла веселая кутерьма – как, впрочем, почти каждый день в Центральном Доме Литераторов, и, видимо, во всех творческих домах. Такая уж была эпоха. В углу возле торшера – Бэла Ахмадулина беседует с Мессерером. Вот к нам подсел Евгений Евтушенко, ребята открыли шампанское, присутствие знаменитости подлило жару. Кто-то вдруг выкрикнул, что через улицу от нас, в Доме Актера, в ресторане Высоцкого видели. Поэтесса, сидевшая рядом со мной, вскочила и умчалась в Дом Актера. На ее место пересел Евтушенко. Оказывается, я ему приглянулась. От смущения я сказала, что не люблю его стихи, они примитивны. Евгений ахнул:

- Что? Мне такого никто не говорил.

- А я говорю, - ответила я.

- Может, вы свои почитаете? – попросил он.

- Не почитаю. Я прозаик.

- Вы член СП?

- Нет. Но у меня вышла книга в «Советском Писателе» два года назад. Я Ольга Астахова, - назвала я свой псевдоним. (В 1982-м у меня вышла книга «Белая Ласточка», для солидности я взяла себе псевдоним. Книга была признана лучшей из всего, что издалось за год, мне дали премию и тут же издали двойной тираж – 30 000 экз. Обо мне написали в «Л Г» и еще где-то, но сама я об этом узнала лишь два года спустя, так как все это время провела у тети в Твери, с дочкой. Плохо себя чувствовала после тяжелых родов. Малышка была простужена и болела. Мне было не до литературы. Как всегда, я упустила шанс. Меня забыли). Тут мы заспорили о литературных жанрах, он сказал, что пишет не только стихи, но и прозу, у него есть великолепный сценарий, новый, и он ставит фильм. И в каком-то запале он принялся пересказывать сценарий. Я его перебила, сравнила творческий процесс с сингулярностью Вселенной, зачем-то наговорила кучу наукообразных глупостей, он ничего не понял, и взглянул на меня в крайнем замешательстве. Чтобы придать себе весу, я сообщила, что мне уже далеко за двадцать и я мать-одиночка. После чего вскочила и бросила: - Мне надоел литературный трёп, я пришла отдохнуть, а теперь спешу домой.

Он схватил меня за руку и рывком усадил на место. Я фыркнула, оттолкнула его, и выбежала из зала. Надо было пробежать через буфет. Но я притормозила. Просто в голову не пришло, что он бросится мне вдогонку. И тем более не думала, что выкинет такой трюк, от которого я просто остолбенею от неловкости перед буфетчицами.