Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II - [84]

Панин все хворает; говорят, он скоро уедет в свои имения, в Украину или Смоленскую губернию, и будет заменен кн. Репниным. Г. Боскам (Boskam) уехал из Варшавы в Константинополь, а турки пришлют посланника, то есть признают короля польского. Правда ли, что О'Дюнн уехал из Мангейма в Константинополь?

Воскресенье, понедельник, вторник, 3, 4 и 5. — К брату.

Во вторник у маркиза был ужин с четырьмя дамами: Барятинской, Трубецкой, Строгоновой и Нелединской. Говорят, было очень скучно; не могу судить, потому что сам не был, по нездоровью.

Пюнсегюр нынче ночью уезжает. Я его снабдил 23-мя письмами.

Среда, 6. — К брату.

Сегодня, в 9 часов утра, меня разбудил Пюнсегюр, желавший со мною проститься. Вообще я не особенно люблю эти нежности, тем более, что они всегда очень печальны. С Пюнсегюром мы никогда не были близки, но в данном случае тон его меня тронул. Россия ему не особенно нравилась, но покидать ее все-таки тяжело для него, и это очень естественно! Ведь он ее, может быть, никогда больше не увидит. Так он, должно быть, и думал, а потому был печален. Но, в сущности, чего бы ему горевать? Он свободен, обладает талантами и 24 000 ливров дохода. С этим, кажется можно бы быть счастливым!.. Немножко побольше философии в голове и в душе, я хочу сказать немножко побольше твердости, и ему ничего бы не оставалось больше желать. Но где же такой человек, который был бы доволен тем, что имеет? Таким человеком может быть только истинный философ, а много ли таких на свете?

Четверг, 7. — К брату.

У меня были гости. Принц де-Шимэ, который несколько раз уже приезжал ко мне, выигрывает при близком знакомстве. Ему больше сорока лет; он светский философ, живущий в свете по привычке, и удаляющийся из него от пресыщения. Философия его, впрочем, гнездится скорее в уме, чем в инстинкте. Думаю, что наше общество ему приятно. Он умеет поговорить, а это, по моему мнению, есть драгоценный и редкий теперь талант. Я не знаю с какой целью он путешествует. Во Франции есть у него очень милая жена[130], состоящая при королеве, а он ездит вот уже почти два года. Зиму он провел в Мюнхене и очень хвалит Фоляра, который был тогда посланником в Баварии, а теперь состоит в отставке, получая 10 000 фр. пенсии и 2000 экю пожизненной аренды (premiere pension viagere), из коих, однако же, после его смерти, по тысяче ливров получат его две дочери, а остальное жена. Но Монморэном из Трира принц уже не так доволен, потому что этот Монморэн страшно высокомерен и его никто не любит; a кроме того он, как школьник, влюблен там в одну даму[131].

Де-Грэ и де-Бомбелль, равным образом, не заслужили особого уважения в Касселе и Регенсбурге. Первый своим тоном и поступками, окончательно не нравится кассельскому двору. Он, например, требовал себе преимуществ перед герцогом Виртембергским, отцом великой княгини, на торжествах в честь приезда последнего. В виду этого, барон Виртоф (Wirtof) получил приказание объявить г. де-Грэ, что ему не советуют являться ко двору, потому что его присутствие всех бы стеснило, и он, пожалуй, не получил бы обеда.

А де-Бомбелль отличается в Регенсбурге тем же самодовольством, которое я замечал у него в Версали и Париже. Ослепленный своими маленькими талантами и своим маленьким постом, он аффиширует роскошь, превосходящую его средства, так как он беден. Кроме того он уверен, что водит за нос старых немецких политиков, которые смеются над ним. Да еще влюбился в дочь прусского посланника Швартцуана (Schwartzuan), у которой ничего нет, и хочет на ней жениться. Вот каков, мой друг, этот знаменитый ученик де-Бретейля! Маленький, манерный, завистливый и раб этикета; одним словом человек, недостойный своего положения.

Де-Шимэ, при своих поездках по Германии, остался очень недоволен лицами, которых наше министерство употребляет в качестве шпионов: каким-то шевалье де-Нальяком, путешествующим по Европе на 10 000 фр. жалованья, и посылающим министру кучи глупых, смутных и наскоро собранных слухов; каким-то де-Рюльером, который делает тоже самое за 2000 экю и проч.

Принц де-Шимэ, мне кажется, хороший наблюдатель, по крайней мере, он любит наблюдать, а такие люди приобретают привычку не верить первому впечатлению и исправлять его впоследствии. Теперь он немножко предубежден в пользу России, потому что его здесь хорошо приняли. Он воображает, что обязан этим приемом своей простоте в обращении. Сама императрица сказала ему, что видит в его лице второго француза, обладающего такой простотою. А я думаю, что тут дело не в простоте: порядочность принца, красная лента Св. Гумберта, и комплименты, которые он наговорил императрице решили его участь. Двор дал тон, а по его примеру и весь город хорошо принимает принца. Только уж никак не за простоту в обращении, которой и нет в сущности, потому что де-Шимэ принадлежит к числу людей, претендующих на отсутствие претензий и щеголяющих простотою.

Заходил несколько раз Перро. Каролина говорит, что я его одобряю. Он мне рассказал историю покушения на жизнь португальского короля[132]. Всего удивительнее в этой истории продолжительная безнаказанность заговорщиков, не достигших своей цели. Перро был в их числе, и говорит, что они были арестованы, при выходе с бала, только шесть недель или два месяца спустя после происшествия. Говорят, что кучер короля узнал их руководителя, герцога д'Авейро, при свете вспышки пороха на полке пистолета, который, однако ж, не выстрелил. Все неуспевшие бежать, потом были казнены, не исключая лакеев. Товарищ Перро, Поликарп (Polycarpe)? тоже бежал и неизвестно где находится.