Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II - [73]

Понедельник, 23. — К брату.

Я вышел сегодня только после четырех часов и не застал дома Нелединской, которая утром присылала справляться обо мне. Был также у Зиновьевой, у которой сестра больна. Ее проекты сойтись с кн. Барятинской отложены на январь. Леруа показал мне часть своей работы над доходами России, которая безконечно ценнее тех сведений, которые нам присылают. Но так как эта работа написана исторически, то из нее возьму, для маркиза, только те точные цифры, в которых он нуждается, а все сочинение Леруа пошлю весной к де-Верженну.

Не застав дома гр. Чернышевой, я очень рано попал к Бемерам. Там надо мной стали шутить по поводу вчерашнего моего нездоровья; Шарлотта приписывает его политике с моей стороны: она говорит, что я сказался больным, чтобы не попасть в затруднительное положение, очутившись среди всех тех женщин, за которыми ухаживаю. Шутки вообще были очень добродушны и кончились приглашением остаться на ужин. Несмотря на то, что мне очень хотелось ужинать у Голициных, я все-таки остался. Было много гостей, между прочим, Визен, протеже его — Марков[121], человек умный, но фат, и новый секретарь саксонского посольства, Клеандер. Бемерам он не понравился, а я нашел его добрым малым, может быть, благодаря тому, что он привез мне поклон от барона Лейснина, которого я очень люблю. В сущности, Клеандеру нужно еще немножко пообтереться в свете; он слишком фамильярен, и принимает этот недостаток знания приличий за простоту и вежливую развязность. Вечер прошел очень приятно: мне было весело, Шарлотта была очень хороша, о чем я ей тут же заявил.

Вторник, 24. — К брату.

Вчера я обещал Леруа навестить его и отправился пешком, вместе с Комбсом; погода была превосходнейшая. Леруа прочел нам свои заметки о доходах Российской империи. Они доходят до 31 000 000 р. и делятся на семнадцать отраслей. Леруа сдобрил голые цифры своими историческими и критическими рассуждениями, отчего они потеряли свойственную им сухость. Я тебе, мой друг, покажу его работу, когда увидимся.

От Леруа я проехал к Нелединской, которую нашел за туалетом. Она уверяет, что Матюшкина собирается учиться пению у Дюгэ. Я думаю, что мы из политики от спектаклей перейдем к концертам, потому что жена фельдмаршала боится рассердить Двор.

После обеда я сделал много визитов, был у Бемеров, у Голициных, а ужинал у гр Головиной. Нелединская встретилась со мной, по обыкновению, дружески. Мы много говорили между прочим о кн. Репнине, который недавно приехал из Константинополя. Я нашел его очень самонадеянным человеком. Говорят, он умен, но очень резок; мне кажется, что мужчины должны его любить меньше чем женщины. Нелединская уверяет, что он способен тонко анализировать чувство, а так как я оспаривал некоторые его принципы и согласился с другими, то мы перешли к разговору о наиболее выгодной, для любви, обстановке. Я сказал, что такой обстановкой является уединение, что страсти чаще всего развиваются в деревне.

Среда, 25. — К брату.

Сегодня, мой друг, принцесса Виртембергская отказалась от протестантизма и перешла в греческую веру. Церемония назначена была в 10 ч. утра, и мы с маркизом отправились ко Двору. Через полчаса императрица проследовала в церковь, а за нею шел великий князь, под руку с принцессой. Она была одета во все белое, казалась печальной и очень бледной, так как не нарумянилась. Мы тоже, вместе со всеми, вошли в церковь, но там было так много народа, что я ничего не видал. Говорят, принцесса прочитала по-русски Символ Веры, и хорошо прочитала. Церемония присоединения была для нее сокращена — из древней формулы выкинули все унизительное, вроде отказа от своих родителей, вхождения в церковь с потушенной свечкой, и проч. Императрица сама показала будущей невесте как следует прикладываться к иконам. Она ведь прекрасная актриса, наша Екатерина. Она в высшей степени богомольна, благочестива, нежна, величественна, деликатна, любезна… а в сущности всегда остается сама собою, то есть человеком, думающим единственно и исключительно о своих интересах, и надевающим, ради них, какую угодно маску. Вновь конфирмованная принцесса приняла имя Марии Феодоровны, вместо своего прежнего, София-Доротея. Я уехал из дворца утомившись, соскучившись и умирая с голода, а обедать пришлось у маркиза, то есть весьма скучно, хотя и в большом обществе. Между прочим там был Гримм, о котором маркиз говорит так много хорошего, но который для меня не представляет никакого интереса: самый обыкновенный человек, да говорят еще болтун, а я бы к этому прибавил — высокомерный.

После обеда молодой кн. Голицын заехал за мной, чтобы отправиться вместе к Нелединской. Там мы репетировали несколько сцен из комедии, танцовали, хохотали. Был Кошелев. Голицын, не лишенный самомнения, считает себя стоящим гораздо выше его, но он не вполне прав.

Четверг, 26. — К брату.

Празднества наши продолжаются, мой друг. Сегодня утром в присутствии императрицы, состоялось обручение великого князя. На эту церемонию смотрят здесь как на самую важную; раз кольца надеты — брак состоялся[122]. После обручения был обед для первых четырех классов государства. Императрица сидела на троне. Я не был на этой церемонии, потому что не совсем здоров, да и не стоит ходить, так как из-за множества народа ничего не увидишь. Вечером был парадный бал, куда я отправился заехав сначала взглянуть на Нелединскую, которая была очень красива. Во дворце мне передали пакет, адресованный на имя Гарри и распечатанный; в нем оказалась кокарда, присланная Шарлоттой, и я ее надел. Протанцовав несколько менуэтов и полонезов, отправился ужинать к Бемерам; Шарлотта была очаровательна в своем дезабилье, с волосами не завитыми, не напудренными, просто подвязанными платочком, по-русски.