Интимный дневник «подчиненной». Реальные «50 оттенков» - [75]

На счете 69 я открыла глаза и увидела, как он распрямляется после удара, от которого у меня перехватило дыхание. Мокрая нить тянулась от моих ног к ложке, и очевидное доказательство того, насколько меня заводит боль, на миг шокировало меня, приводя в ступор. Когда он ударил меня вновь, я не могла думать о числах. Это был 69-й или 70-й? Черт. Думаю, 69-й. Он разочарованно покачал головой и сказал, что из-за ошибки мы вернемся к 60-му. Мне пришлось прикусить губу, чтобы не разрыдаться от мысли о дополнительных девяти ударах.

К 85-му он изменил угол ударов – теперь они попадали прямо по клитору. Это было самым сложным испытанием, которому я когда-либо подвергалась, и мое тело уже стремилось к оргазму, силы которого я опасалась. Когда мы приближались к сотне, дыхание мое стало прерывистым, соски, на которых все еще были прищепки, покачивались ему в такт, а мои бедра трепетали в стремлении испытать оргазм. На 100-м ударе я кончила. Я бы закатила глаза оттого, что превратилась в то, что в моем понимании было расхожим представлением об извращенной шлюхе, но после того, что я перенесла и что опустошило мое тело и душу, мне было плевать. Желание кончить было всепоглощающим. Все мои мысли и чувства были направлены только на достижение оргазма, который был мне нужнее, чем воздух.

Оргазм был жестоким и болезненным, и я билась так, что у меня на запястьях и щиколотках остались отметины, которые мне пришлось скрывать длинными рукавами и брюками еще несколько дней. Из глубины моего горла вырывались хриплые крики, я кричала не своим голосом и билась об ложку так, что Джеймсу пришлось придержать стул за спинку, чтобы я не перевернулась вместе с ним.

Когда я вернулась на землю, словно выйдя из транса, все еще дрожа, он расстегивал брюки и направлялся ко мне. Он с силой вошел в меня, всем своим весом вторгаясь в мое все еще пульсирующее, распухшее, измученное нутро, полное болью. Я не могла сдержать крик. Он начал трахать меня, и его движения напоминали безжалостный ритм ударов ложкой, которым я подвергалась всего несколько минут назад. Ощущения были такими болезненными и сильными, что я пыталась вывернуться из-под него, столкнуть с себя, что со связанными руками и щиколотками было маловероятным. Он проник еще глубже и на секунду замер. Он запустил руки мне в волосы и глубоко поцеловал меня, а затем стал кусать нижнюю губу – я почувствовала вкус крови. Его пальцы крутили прищепки на сосках, прилаживая и затягивая их, пока я не почувствовала, что все мое тело горит огнем. Я задыхалась от рыданий, по щекам ручьями текли слезы, когда он снова принялся за свое, и я услышала его шепот:

– Ты кончила на ударе 109, поскольку мы стали считать заново, когда ты ошиблась. Ты не уложилась в срок.

Сквозь туман боли и немыслимого удовольствия я поняла, что это значит. И задрожала, понимая, что на протяжении следующих минут, часов, дней – так долго, как он этого захочет! – мне придется зайти гораздо дальше, чем когда-либо.

Никаких «если», «но» и «может быть». Сроки пропускать нельзя. Следующие дни были самыми трудными в моей жизни. Он использовал меня. Оскорблял. Унижал. Заставлял плакать. Испытывать боль. Он помыкал мной. Он не пытался меня сломить, но временами у меня возникало чувство, что он хочет это сделать. Он брал меня, когда хотел, как хотел, и, когда я была так измождена, что моих сил хватало только на то, чтобы лежать подстилкой, он ударил меня по лицу и схватил за волосы, заставляя двигаться мое измученное тело. К тому времени, когда он кончил, я вся была покрыта отметинами, как полотно, на котором было запечатлено то, чем мы занимались: укусы на груди, пылающая краснота моих истерзанных сосков, синяки на верхней части рук, ягодицы, покрытые красными рубцами, которые заставляли меня вскрикивать и напоминали о произошедшем еще недели спустя, приводя меня в возбуждение, его сперма, засохшая у меня в волосах и на груди. К концу потоки моих слез смыли тщательно нанесенную косметику, волосы растрепались. Я была в ужасном состоянии. Я была повержена.

Я испытывала чувство освобождения, катарсиса и ужаса. Он подтолкнул меня к самому краю. Шли дни, и все мои мысли были только о нем – как ему услужить, как доставить ему удовольствие и не дать повода наказать себя. Он был центром моего мира – впервые я поняла смысл подчинения, поглощающего тебя целиком, в первый раз за все время молчал мой внутренний голос, вызывавший чувство стыда и спрашивающий, почему я это делаю. Я чувствовала между нами глубокую связь, которой у меня не было ни с кем другим: он понимал меня полностью, даже когда я не понимала себя сама. Когда, всхлипывая, я умоляла его перестать бить меня тростью, поскольку не могла больше выносить этой пытки, он все равно продолжал, и я ненавидела его. Но он взял мой подбородок твердой рукой и, глядя в мои глаза, полные ненависти, спросил, помню ли я стоп-слово. Сжав зубы, я ответила «да», и, пока во мне боролись упрямая гордость и желание выдержать испытание, что заставило меня замолчать, он заставил меня просить о возобновлении наказания, прежде чем продолжить. Он бил меня, пока я не лишилась способности дышать и мне не показалось, что я истекаю кровью, а затем, почувствовав, что больше я выдержать не смогу, он лениво провел пальцем по моей вагине. Я кончила от его нежных прикосновений. И когда вернулась на землю, пресыщенная и все же смущенная тем, что порка тростью могла привести к такому сильному оргазму, я увидела, как он, улыбаясь, склоняется, чтобы нежно меня поцеловать. Затем он сказал, что меня стоило бы наказать за то, что я кончила без разрешения.