Интимная жизнь Ленина: Новый портрет на основе воспоминаний, документов, а также легенд - [112]

Шрифт
Интервал

Владимир Ильич далее спросил, не облегчает ли близость границы слежку за живущими в Кракове политэмигрантами со стороны царской охранки.

Конечно, близость границы облегчала слежку за политэмигрантами. В Кракове, несомненно, находились агенты охранки, но они не встречали поддержки и потому были относительно безопасны. Бывали отдельные случаи, когда чиновники краковской полиции даже предупреждали политэмигрантов о слежке за ними.

Впоследствии к Владимиру Ильичу как-то приехал московский рабочий Шумкин, чтобы перевезти нелегальную литературу через границу. Шумкин своей наружностью и ультраконспиративным поведением обратил на себя внимание краковской полиции. Тогда к Владимиру Ильичу пришел полицейский чиновник и спросил, хорошо ли он знает Шумкина и уверен ли в его политической благонадежности. Получив утвердительный ответ, полиция оставила Шумкина в покое. Спустя несколько дней Шумкин благополучно перевез литературу через границу.

Из столовой мы направились к вокзалу. В находящейся поблизости от него гостинице нашлась свободная комната с видом на Плянты, куда мы и перенесли вещи. Условились следующий день отвести на поиски квартиры. Я пришел к Ульяновым рано утром. Надежда Константиновна еще не была готова, и Владимир Ильич предложил пока пройтись по Плянтам. Он сразу же перешел к особенно интересовавшему его вопросу о возможности нелегальных сношений с Россией, прежде всего об организации нелегального переезда границы товарищами, которые должны будут к нему приезжать.

Подумав, я предложил следующий план. Около Кракова находилась так называемая пограничная зона, распространявшаяся на 30 километров от границы. Согласно договору между австрийским и российским правительствами, живущие в этой зоне лица имели право перехода границы по «полупаскам» — проходным свидетельствам без фотографических карточек. «Полупасками» обычно пользовались крестьяне, приезжавшие с продуктами на базар, и рабочие, проживавшие по одну сторону границы и работавшие на другой стороне. Контроль за местным пограничным движением был очень поверхностным. Можно было использовать мои связи с краковскими рабочими, входившими в Союз помощи политзаключенным, и через них получать «полупаски».

Владимиру Ильичу этот план очень понравился.

Ульяновы хотели устроиться вблизи леса и воды, но попроще и подешевле. Этим условиям отвечало предместье Кракова Звежинец, населенное в основном рабочими. Отсюда недалеко находился Вольский лес и совсем близко была Висла. Туда мы и направились. Квартиры там были довольно примитивными, дома очень запущены. В конце концов нашлась подходящая квартира из двух комнат и кухни в сравнительно хорошо сохранившемся доме. На ней Ульяновы и остановились. Нужно было приобрести обстановку. Надежда Константиновна решила это сделать сама, надеясь на свое знание польского'языка, который она слышала в детстве.

Прихожу к ним на третий день. Обстановка уже приобретена и расставлена: две узкие железные кровати, два простых стола, этажерка и несколько стульев, а в кухне — маленький стол и табуретки. Книги и газеты были распакованы и лежали на столах и окнах. Владимир Ильич что-то писал. Надежа Константиновна пригласила меня на первый чай у них.

Не желая мешать работе Владимира Ильича, я не решался повторить свой визит к ним. Но спустя несколько дней Владимир Ильич сам приехал ко мне на велосипеде и предложил совершить прогулку в лес, а заодно по дороге выкупаться.

* * *

В начале августа я поехал в деревню Макув, расположенную приблизительно в 40 километрах от Кракова, чтобы провести там вторую половину университетских каникул. Перед отъездом я рассказал Владимиру Ильичу, что Макув находится у подножия Бабьей горы, откуда открывается широкий вид на всю горную цепь Татр. Прощаясь со мной, Владимир Ильич сказал:

— Я приеду к вам, и мы вместе поднимемся на вершину Бабьей горы.

Недели две спустя вижу Владимира Ильича, подходящего к моей квартире. Он приехал в Макув на велосипеде и вошел весь запыленный и усталый, браня скверные галицийские дороги.

На Бабью гору нужно было идти под вечер, чтобы на половине подъема заночевать в туристской хижине, по-местному — в схрониско (убежище). После чая мы расположились на холмике недалеко от моего дома, чтобы Владимир Ильич мог отдохнуть с дороги. Около шести часов вечера поужинали и на велосипедах направились в соседнюю деревню Завоя, расположенную у самого подножия Бабьей горы. Оставив велосипеды в маленьком ресторане, мы отправились по отлогой тропинке. Скоро дорога пошла лесом. Стало темнеть. К сожалению, мы оставили на велосипедах фонари. Тропинка шла зигзагами. Желая сократить дорогу, Владимир Ильич предложил идти напрямик наверх. Мы поднимались быстрее, время от времени пересекая тропинку, но вдруг обратили внимание, что тропинка больше не попадается нам. Решив, что она осталась слева, сворачиваем туда, но тропинки нет. Стали ее искать в разных направлениях. И это не помогло. Не оставалось ничего иного, как идти напрямик вверх. Выло уже темно, двигались мы медленно, натыкаясь поминутно то на кусты, то на пни. Грозила перспектива провести ночь в лесу. Вдруг мелькнул свет. Спешим туда. Увы! Это фосфоризованный свет гниющего дерева. Идем дальше. Опять вдали что-то светится. Вскоре свет становится более отчетливым. Начинаем различать два освещенных окна. Находим дверь и входим в обширную комнату. Посредине большая плита, на которой кипит большой чайник и стоит разная туристская посуда. За столом и на нарах человек десять. На полу лежат развязанные рюкзаки. Мы в схрониско. Поужинав, располагаемся на нарах и, утомленные дорогой, почти немедленно засыпаем, поручив сторожу разбудить нас в четыре часа утра.


Рекомендуем почитать
Ахматова и Раневская. Загадочная дружба

50 лет назад не стало Анны Ахматовой. Но магия ее поэзии и трагедия ее жизни продолжают волновать и завораживать читателей. И одна из главных загадок ее судьбы – странная дружба великой поэтессы с великой актрисой Фаиной Раневской. Что свело вместе двух гениальных женщин с независимым «тяжелым» характером и бурным прошлым, обычно не терпевших соперничества и не стеснявшихся в выражениях? Как чопорная, «холодная» Ахматова, которая всегда трудно сходилась с людьми и мало кого к себе допускала, уживалась с жизнелюбивой скандалисткой и матерщинницей Раневской? Почему петербуржскую «снежную королеву» тянуло к еврейской «бой-бабе» и не тесно ли им было вдвоем на культурном олимпе – ведь сложно было найти двух более непохожих женщин, а их дружбу не зря называли «загадочной»! Кто оказался «третьим лишним» в этом союзе? И стоит ли верить намекам Лидии Чуковской на «чрезмерную теплоту» отношений Ахматовой с Раневской? Не избегая самых «неудобных» и острых вопросов, эта книга поможет вам по-новому взглянуть на жизнь и судьбу величайших женщин XX века.


Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.


В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной

В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.


«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.


Исповедь старого солдата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Гюго

Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.