Интим - [11]

– Это я.

«Он не отвечает, не хочет пускать меня к себе в дом. Но я буду барабанить в дверь до тех пор, пока он не откроет, он уступит из-за соседей». Через минуту дверь приоткрылась и показался Анри, бледный, с прыщом на носу; он был в пижаме. «Он не спал», – с нежностью подумала Люлю.

– Я не хотела уходить так, мне нужно было снова увидеть тебя.

Анри все молчал. Люлю вошла, слегка оттолкнув его. «Какой он неуклюжий, вечно торчит перед тобой, смотрит на меня своими круглыми глазами, руки беспомощно болтаются, он не знает, что делать со своим телом. Молчи, молчи, ведь я же вижу, как ты взволнован и не в силах говорить». Он пытался проглотить слюну, и поэтому Люлю самой пришлось закрывать дверь.

– Я хочу, чтоб мы расстались добрыми друзьями, – сказала она.

Он раскрыл рот, как будто намереваясь что-то сказать, но, стремительно повернувшись, убежал. Что с ним? Она не решилась пойти за ним. Может, он плачет? Тут она услышала его кашель: он был в туалете. Когда он вернулся, она обняла его за шею и припала к его губам: от него пахло рвотой. Люлю разрыдалась.

– Я простудился, – объяснил Анри.

– Давай ляжем, – плача, предложила она, – я могу остаться до утра.

Они легли. Люлю сотрясалась в отчаянных рыданиях, ведь она вновь обрела свою комнату, свою чудесную чистую постель и красный отсвет в зеркале. Она ждала, что Анри обнимет ее, но он не шевелился: лежал, вытянувшись пластом, словно кто-то положил в постель бревно. «Он сейчас выглядит так, будто говорит с каким-нибудь швейцарцем». Она обхватила его голову руками и внимательно вглядывалась в его лицо. «Ты чист, да, ты чистый». Он захныкал.

– Как я несчастен, – всхлипывал он, – никогда я не был таким несчастным.

– Я тоже, – согласилась Люлю.

Они долго плакали. Наконец она успокоилась, потушила свет и положила голову ему на плечо. Если бы они могли лежать так всегда, чистые и печальные, как сироты; но это невозможно, так в жизни не бывает. Жизнь – это огромная волна, которая накатывалась на Люлю, вырывая ее из объятий Анри. «Твои руки, твои большие руки. Он гордится тем, что они такие большие, говорит, что у потомков древних родов всегда большие конечности. Он уже не будет обхватывать меня за талию своими ладонями – мне бывало слегка щекотно, но всегда приятно, потому что он мог почти смыкать пальцы. Неправда, что он импотент, он просто чистый, чистый – и чуть-чуть лентяй». Она улыбнулась сквозь слезы и поцеловала его пониже подбородка.

– Что я скажу родителям? – спросил Анри. – Моя мать с ума сойдет.

«Госпожа Криспен с ума не сойдет, наоборот, будет в восторге. Они станут говорить обо мне за обедом, все пятеро, говорить с осуждающим видом, как люди, которые уже давно знали об этом, но не желали этого касаться из-за присутствия младшей сестры – ей всего шестнадцать, она еще слишком молода, чтобы обсуждать при ней некоторые темы. Госпожа Криспен будет смеяться в душе, потому что она знала все заранее, ей всегда все известно и она ненавидит меня. О, какая грязь! И внешне все против меня».

– Не говори им сразу, – умоляла она, – скажи, что я поехала в Ниццу поправить здоровье.

– Они мне не поверят.

Она осыпала лицо Анри частыми, быстрыми поцелуями.

– Анри, ты был не слишком ласков со мной.

– Верно, – сказал Анри, – я уделял тебе мало внимания. Но и ты, – заметил он, подумав, – не была особенно ласкова со мной.

– И я тоже. У, какие мы несчастные!

Она заплакала, да так горько, что едва не задохнулась; скоро рассветет, и она уйдет. «Никогда, никогда мы не можем сделать то, чего хотим, нас все время куда-то заносит».

– Ты не должна была так уходить, – сказал Анри.

Люлю вздохнула.

– Я очень тебя любила, Анри.

– А теперь не любишь?

– Не в этом дело.

– С кем ты уезжаешь?

– С людьми, которых ты не знаешь.

– А откуда ты знаешь людей, которых не знаю я?! – яростно спросил Анри. – Где ты с ними встречалась?

– Не надо об этом, мой любимый, мой маленький Гулливер, не строй из себя супруга в такую минуту.

– Ты едешь с мужчиной! – в слезах воскликнул Анри.

– Послушай, Анри, клянусь тебе, что нет, клянусь жизнью моей матери, что мужчины мне сейчас отвратительны. Я еду с одной четой, пожилыми людьми, друзьями Риретты. Я хочу жить одна, они найдут мне работу; о, Анри, если б ты только знал, как мне необходимо побыть одной, как мне все это опротивело.

– Что? Что именно тебе опротивело? – спросил Анри.

– Все! – поцеловала она его. – И все, кроме тебя, мой милый.

Она просунула руки ему под пижаму и долго ласкала его тело. Он дрожал от прикосновения этих ледяных рук, но не сопротивлялся, он лишь сказал:

– Я совсем разболеюсь.

В нем определенно что-то надломилось.

В семь часов Люлю встала с опухшими от слез глазами и сказала устало:

– Мне пора возвращаться туда.

– Куда?

– Я живу в отеле «Театральный», на улице Вандам. Гнусный отель.

– Оставайся у меня.

– Нет, Анри, умоляю тебя, не настаивай, я тебе уже сказала, что это невозможно.

«Это поток, который тебя уносит, это жизнь; ты не можешь ни осуждать, ни понимать, остается лишь дать себя увлечь. Завтра я буду в Ницце». Она зашла в туалет, чтобы теплой водой промыть глаза. Надела пальто, вся дрожа. «Это словно рок. Лишь бы я смогла поспать в поезде этой ночью, иначе в Ниццу я приеду совсем без сил. Надеюсь, он взял билеты в первый класс; ведь я впервые поеду первым классом. В жизни всегда так: годами я мечтала поехать в путешествие первым классом, и вот, когда, наконец, мне представилась эта возможность, все складывается таким образом, что меня это ничуть не радует». Теперь она торопилась уйти, потому что эти последние мгновения были совершенно невыносимы.