Интерзона - [10]

Преступления с применением насилия встречаются нечасто. Мне случалось ходить по улицам в любое время суток, и никто не пытался меня ограбить. Причина редкости вооруженного грабительства скорее не в миролюбивости арабов, а в том, что легко выследить человека в городе, где все друг друга знают, и где наказание за грабеж, особенно совершенный мусульманином, довольно жестокое.

Туземный квартал Танжера представляет из себя то, что от него и ожидаешь:

путаница узких, бессолнечных улочек, кружащих и петляющих, как тропинки, многие из них заводят в тупик. После четырех месяцев здесь я все еще нахожу дорогу в Медине путем движения от одного ориентира к другому. Запах просто невероятный, и трудно определить все его составляющие. Широко представлены гашиш, паленое мясо, нечистоты. Вы видите грязь, нищету, болезни, и все это — переносимое с непостижимым равнодушием и безразличием.

Люди идут с гор, таща на спинах громадные тюки с древесным углем точнее, женщины тащат тюки. Мужчины едут на ослах. Положение женщин в этом обществе понятно. Я заметил, что у многих из этих носильщиц угля носы начисто съедены болезнью, но не смог установить разницу между этими съеденными носами. Скорее всего, все носильщицы из одного и того же сильно зараженного района.

Гашиш — наркотик Ислама, как у нас — алкоголь, на Дальнем Востоке опиум, в Южной Америке — кокаин. Против курения и продажи гашиша ничего не предпринималось, и каждое туземное кафе пропитано дымом. Листья срезают на деревянной дощечке, перемешивают их с табаком и курят через маленькие глиняные трубочки с длинным мундштуком.

Европейцы не обнаруживают удивления и не высказывают негодования в арабских кафе. Обычно там пьют мятный чай, подаваемый очень горячим в высоких стаканах.

Если держать стакан за дно и верх, не касаясь стенок, можно не обжечь руку. Вы сможете купить гашиш, или кайф, как здесь его называют, в любом туземном кафе.

Из него также делают сладкие, смолистые пирожки и едят с горячим чаем. Вязкое вещество, вырабатываемое из зерен конопли, и есть настоящий гашиш, и гораздо более мощный, чем листья и цветы этого растения. Смола называется маджун, а листья — кайф. В Танжере трудно найти хороший маджун.

Кайф идентичен нашей марихуане, и здесь у нас есть возможность наблюдать за результатами ее постоянного употребления на примере всего населения. Я спросил у врача-европейца, приходилось ли ему замечать какие-либо болезненные эффекты. Он ответил: «В целом, нет. Наступает наркотический психоз, но он редко достигает острой стадии, когда необходима госпитализация.» Я поинтересовался, не опасны ли арабы, страдающие этим психозом. Он ответил: «Я никогда не слышал о том, чтобы кайф прямо или косвенно был причиной насилия. Отвечу на Ваш вопрос: обычно они неопасны.»

Типичное арабское кафе — комната с несколькими столами и стульями, огромный медный или латунный самовар предназначен для чая и кофе. Площадка на ножках, покрытая матрасами, занимает всю заднюю часть комнаты. На матрасах, сняв туфли, развалились посетители, они курят кайф и играют в карты. Игра называется «редондо», для нее нужна колода из 42 карт — весьма простая карточная игра.

Драки вспыхивают, прекращаются, люди слоняются туда-сюда, играют в карты, курят кайф, и всё это — в безбрежном, бесконечном сне.

Обычно там есть радио, включенное на полную громкость. Арабская музыка не имеет ни начала, ни конца. Она вне времени. Когда западный человек слушает ее, она кажется ему бессмысленной, потому что он пытается услышать временную структуру, которой нет.

Я беседовал с американским психоаналитиком, практикующим в Касабланке. Он жаловался, что ему ни разу не удавалось произвести исчерпывающий анализ у араба, поскольку у того нет чувства времени. Для араба нет ничего исчерпывающего.

Любопытно, что наркотик Ислама — гашиш, который действует на чувство времени таким образом: события, вместо того, чтобы происходить по порядку — в прошлом, настоящем и будущем, — происходят одновременно, а настоящее содержит в себе и прошлое, и будущее.

Танжер, кажется, существует сразу в нескольких измерениях. Вы всегда набредаете на улицы, площади, сады, которых никогда раньше не видели на этом месте. Здесь явь переходит в сон, а сны извергаются в реальность. Недостроенные здания превращаются в гниющие руины, арабы тихо врастают в них, как виноградные лозы.

Каталонский юноша движется через базар, наталкиваясь на людей, блуждая, как лунатик. Мужчина, босой, в тряпье, его лицо изъедено, оно распухло от кошмарной кожной болезни, он просит подаяния одними глазами. У него не осталось воли, чтобы протянуть руку. Старый араб страстно целует камни тротуара. Люди останавливаются на несколько мгновений, смотрят с животным любопытством, затем идут дальше.

Никто в Танжере не является тем, на что он внешне похож. Наряду с фальшивыми изгнанниками Сокко Чико здесь есть неподдельные политические беженцы из Европы: евреи, спасшиеся из нацистской Германии, испанские республиканцы, подборка французов-вишистов, беглые немецкие фашисты. Город полон подозрительных европейцев, у которых нет нормальных документов, чтобы уехать куда-либо еще.