Интервью, взятое у собаки - [4]

— А вот при том. Вы для шайтанов объекты государственного значения, понял? Запомни: маленькими политиками управляют малоопытные шайтанчики, а большими — матерые. Потому политика — не собачье дело. Я попытался обосновать свой вопрос:

— Я завел речь о политике потому, что ты упоминал о службе на государственной границе. А от госслужбы до политики — не так уж далеко… А как ты насчет политики? — решил я обратиться к Лохматому Мужчине.

— Я? Нет, нет. Я тоже…

— Что — тоже?

— Меня тоже шайтан сторонится… Видно, принимает за собаку…

И опять меня поразило их сходство…

Ответы собаки все во мне перевернули. От представителя рода человеческого такого не услышишь. Я решил не упускать шанса и задал парадоксальный вопрос:

— Как ты отнесся к гибели Дианы? Слыхал, принцесса была прекрасная!

От такого вопроса божья тварь вся подобралась.

— Ее много шайтанов осаждало… Ведь она была принцесса, а потому ее шайтаны были и числом побольше, и повадками изощреннее… А что до гибели, то главный шайтан из ее окружения давно сговорился с шайтаном сына арабского миллионера. Они обречены были соединиться… И соединились навеки… — Пес умолк и устремил взгляд куда-то вдаль. Мне показалось, что он мысленно перенесся в проезд под парижским путепроводом. Он не сразу вернулся из этого путешествия.

— Диана была самой прекрасной шайтанкой на свете… Ладно еще, с Эйфелевой башни не бросилась… Но и такая смерть…

— В таком случае давай уточним: где кончается человек и начинается шайтан?

— Если шайтан внутри человека, то человек его облачение. Шайтан облекается в вас!

— Верно пес говорит! — донесся голос изнутри меня.

Мы все трое внятно услышали этот голос, но я решил не сдаваться.

— А как же тогда благие свершения человека? Научные открытия, художественные творения? Цивилизация! Выходит, все псу под хвост?!

— Все, что до сих пор сотворил человек, он делал себе на потребу.

Показалось, что я никогда больше не увижу этой не по-собачьи смышленой твари, потому попытался пролить свет на занимавшие меня вопросы.

— У нас в народе говорят: «ворье, сукины дети» или «собачьи воры». Как это, по-твоему, следует понимать?

— Точно не скажу, но знаю только, что в глазах людей нечистая тварь и гать — одно и то же. И о собаках думают, что мы сплошь ворье. Но… ты вот слышал когда-нибудь, чтоб собака украла собаку? Нет. То-то же. А люди — крадут. И трупы крадут, даже из могил выкапывают, и живых похищают, и у государства воруют, а особенно у народа. Всё. Что плохо лежит — хапают… А что делает собака? Ну, утащит кусок, чтобы не околеть с голоду. Да сейчас и красть-то у людей нечего. Теперь собаки не воруют, а бомжуют. А среди людей есть такие мастаки по этой части, куда нам!… Теперь сам посуди, кто вороватее: мы или люди? Волк всему учится у природы, а собаки — у людей. Выходит, люди и есть наши учителя. Благо еще, что мы, четвероногие, не ахти какие радивые ученики, а перейми мы все людские пороки, мир давно бы рухнул. Вот тебе моя собачья правда.

Я всмотрелся в Гыллы Кёпек — Лохматого Пса. Поза, обличье как у Гыллы

Киши — Лохматого Мужчины. И я уверился, что, задай я свои вопросы человеку, услышал бы точно те же ответы. И это моя человечья правда.

Я оказался в тесном пространстве между этими двумя правдами — собачьей и человечьей.

Пес встал, потянулся и, глядя на своего лохматого друга, завилял хвостом в знак неизменной преданности.

Глядя на него, я спросил:

— Почему собаки так подобострастны?… Почему заискивают перед человеком?

Пес оживился. Глянул на свой хвост:

— Вот мой хвост. Знаешь, для чего он?

— Откуда мне знать…

— Вот, скажем, нос — чтобы нюхать, уши — чтобы слышать, ноги — чтобы бегать. А хвост — чтобы вилять. Ну, я — собака, я обречена вилять хвостом. А вы, бесхвостые человеки, чего ради виляете? Ради корысти?! Собака только хвостом крутит, а человек весь превращается в хвост, то бишь в прихвостня… Пес ради куска изощряется, пожевал — и сыт. А человек ненасытен. Вам бы умерить аппетит до собачьего, глядишь, никто на свете не умирал бы с голоду. Не обижайся… Угождать — собачье дело, и угодливый человек переходит в наш, собачий, разряд. Обычно это с вами бывает от бессилья и никчемности. Иначе овладел бы каким-никаким ремеслом и жил бы по-людски, а не лизал бы сапоги начальству. Хорошо, что человек не может угодить только смерти, и слава богу, не то народу бы развелось — не приведи Аллах! В давке перегрызли бы друг друга.

— Говорят, с собакой дружи, а палку в руке держи.

Пес глянул на своего лохматого друга:

— Хочешь знать, есть ли у него палка? Нету. Ну а я тебе скажу по-нашенски,

по- собачьи: дружи с человеком, пока зубы не выпадут…

— Ты счастлив? — спросил я разболтавшегося пса. Думал, он заскулит, прослезится опять: «Нет на свете меня несчастнее!», а он уставился мне в глаза и говорит:

— Я счастливее всех людей. Самое большое несчастье — быть человеком. Сколько у него бед и напастей. Говорят, собачья порода выносливая, но попробуй вынести человечьи мытарства! Нам бы и дня не выдержать. И ведь все беды у вас от ума. Знаешь, земля на всех одна, и всем живым ее хватило бы, но по вашей милости дело идет в разнос. Разум человека доведет до ручки, а уж человек мир доведет до полного краха… Мы, собаки, чуем приближение землетрясения. С тех пор как человеческий разум стал вмешиваться в дела природы, землю точит порча, и людей, и животных… Живи на земле только мы — зверье, была бы тишь да гладь. А вы, люди, рубите сук, на котором мы все сидим, режете жилу земли. Кровью исходит земля… Будь проклята ваша двуногая порода.