Интервью, беседы - [7]

Шрифт
Интервал

МГ: Динамики событий нет, а каждый эпизод…

ЕВ: Да. Он стоял с одной точки и каждую такую панораму давал, то есть, видно было, что делается с этой, что делается с этой. Плюс просто давили переговоры, когда делали, значит, получилась такая панорама. Картина предстала, так сказать, во всей ее…

МГ: Ну, удалось восстановить детали.

ЕВ: То есть, что там такое…

И: Вы понимаете, вот Николай Николаевич Покровский, который занимается вот в этом фильме нашем — там он есть…

МГ: Ну, Коля Покровский…

И: Да-да, вы его знали и говорили о нем разное, да-да, он сегодня… Своим студентам я говорю: нельзя верить книге, нельзя верить учебникам, мало того — нельзя доверять источникам.

МГ: Это он все говорит?

И: А?

МГ: Это, вообще говоря, правильно.

И: Что, почему, как…

МГ: Иосиф, простите меня, но любой профессиональный источниковед обязательно это скажет. Потому что, вы знаете, это особое ощущение — это надо пережить. Когда я первый раз начал работать в архиве: ведь каждый листик тебе несут — он для тебя уже священный. Чепуха какая-то, чепуха! а он для тебя… и там лист… Причем я же в 50-м году, это было в Ленинграде, и на каждом почти деле (ну, отмечают, кто смотрел) — я первый. Понимаете, это… Это уже мистика: как ты начинаешь относиться к этому источнику. Да…

И: Есть хорошая библиотека…

МГ: Он очень порядочный человек.

ЕВ: Да?

***********************************************************

МГ: Три! Вот допустим, три: Мандельштам, Платонов, Булгаков. Три. Трагическое лицо литературы, которое обращено вглубь человека и… и! — переосмысливает революцию. Не чуждо ей — это не Бунин, это не… нет. Я поэтому говорю: Платонов, Булгаков, Мандельштам. Трагические судьбы. Один, значит, непечатаемый, умирает от чахотки; другого убивают; третий, непечатаемый, умирает от почечной гипертонии. Вот. Мартиролог. Дальше идем, да? Допустим, дальше. Допустим, идем дальше. Но… Мы идем дальше, значит, ну что же? Ну, Пастернак…

И: Он… немножко буржуазен.

ЕВ: Нет, ребятки, Платонова надо ставить в этот…

МГ: Ну, три, так я же сказал: Платонов…

ЕВ: Дальше, дальше. Давай дальше.

МГ: Парадокс.

ЕВ: Вообще-то проблема: критерий нужен.

МГ: Я хочу сказать: парадокс… критерий. Пастернак мог быть раньше, позже, сегодня, вчера! Платонов, Мандельштам, Булгаков — ну только то время.

И: Браво! Я никогда об этом не думал.

(Общий разговор на французском и английском.)

И: Мандельштам.

ЕВ: Ну, какой же только поэт — какая проза! Да вы что! Фантастика! Он каждое слово… Вот мы…

МГ: Мандельштама?

ЕВ: Просто не открыто еще, еще придут, откроют. Там каждое слово…

МГ: Мыслитель невероятной силы. Это так же как, меня когда спросил (знаете так, с некоторой издевкой): ну кто… ну назовите… так, знаете? крупнейшего историка вот этого вот, значит, советского там XX века. Я сказал: Шостакович. Значит, дальше идет Шостакович… знаете. Шостакович — это тот же ряд, что Платонов, Мандельштам, Булгаков. Вот. Дальше идет Василий Гроссман… такой гений литературный…

И: Нет, первая часть — я просто…

МГ: Но три — безусловно! Я, так сказать, не колеблясь! Это даже не вопрос симпатии моей, хотя для меня Мандельштам — это бог. Это не вопрос даже симпатии моей. Потому что Солженицына… Я бы поставил Шаламова — раньше Солженицына бы поставил!

Это, вы знаете, мышление посетителей дипломатических приемов и салонов.

И: Это называется одним словом — снобизм.

МГ: Это знаете, мои… 68-й год, Париж, телевидение… ну, события известные и еще молодой Миттеран, лидер социалистов, сидит возле правительства: Помпиду, министры… да, и этот самый… Миттеран говорит: да… Он говорит: Андре Мальро (министр культуры) — вы гордость Франции, что у вас общего с этими людьми? (Общий смех.)

Вот когда речь идет — эти три, что я назвал: Платонов, Мандельштам, Булгаков — с чем сравнить?.. Латиноамериканский роман, Хэмингуэй и Фолкнер! В Европе я даже не знаю…

Причем, пример… ну, просто такая деталь. Деталь. Значит, два момента в истории русской литературы. Молодого Пушкина вызывают, знаете, уже после его всех этих поэм и главным образом эпиграмм… Помните? «Романов и Зернов лихой, вы сходны меж собой — Зернов, хромаешь ты ногой, Романов — головой». Ну и так далее. Значит, его вызывают к Милорадовичу, военному генерал-губернатору Петербурга, вот, и тот ему говорит, что за вами числится какое, значит, вольнодумство и… как бы сказали у нас, клевета на существующий общественный и государственный строй. Пушкин садится и пишет все свои стихи — знаменитая «Тетрадка Милорадовича», кажется, ее не нашли до сих пор. Да. Милорадович проникся большим уважением к Пушкину молодому и очень способствовал тому, что его не в монастырь куда-нибудь, не в Сибирь, а в Кишинев к Инзову.

Безумный Мандельштам пишет свое стихотворение о Сталине, его вызывают на Лубянку, и он тут же пишет список всех, кому он давал читать. Понимаете, а судьба… Понимаете, с помощью вот когда неповерхностно рассматриваются такие судьбы как судьбы… Потом его ссылают в Воронеж, что вершина вообще, вершина вершин! его творчества и где он открывается сердцем, душой и умом России.

И: Кто?

МГ: Мандельштам — этот петербургский поэт — России. Булгаков с его финалом: пьесой о Сталине и с «Мастером и Маргаритой», которые…


Еще от автора Михаил Яковлевич Гефтер
Мир миров - российский зачин

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством

Книга бесед историка и философа Михаила Гефтера (1918–1995) содержит наиболее полное изложение его взглядов на советскую историю как кульминацию русской. Возникновение советской цивилизации и ее самоубийство, русский коммунизм и мир — сквозь судьбы исторических персонажей, любивших, ненавидевших и убивавших друг друга. Многих из них Гефтер знал лично и через круг знакомых. Необычны наброски интеллектуальных биографий В.И. Ульянова (Ленина) и Иосифа Сталина. В разговорах Михаила Гефтера с Глебом Павловским история предстает цепью поступков, где каждое из событий могло быть и другим, но выбор политически неизбежен.


Антология народничества

«Антология народничества» – документальное повествование о революционном движении 60-80-х годов XIX века, созданное Михаилом Яковлевичем Гефтером во 2-й пол. 1970-х годов. Антология опиралась на многолетние исследования ряда историков послесталинского периода, став при этом новым прочтением народничества и его драматической судьбы. Книга создавалась для издания за рубежом, когда Михаил Гефтер ушел из «официальной науки», и работа над ней была свободна от цензурных ограничений. После изъятия рукописи во время обыска некоторые авторские тексты, которые предваряли отдельные главы «Антологии», были утрачены. Книга адресована специалистам по истории России, учителям истории и студентам исторических специальностей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

Эта книга бесед политолога Глеба Павловского с выдающимся историком и философом Михаилом Гефтером (1918–1995) посвящена политике и метафизике Революции 1917 года. В отличие от других великих революций, русская остановлена не была. У нее не было «термидора», и, по мысли историка, Революция все еще длится.Участник событий XX века, Гефтер относил себя к советскому «метапоколению». Он трактует историю государственного тела России как глобального по происхождению. В этом тайна безумия царя Ивана Грозного и тираноборцев «Народной воли», катастрофы революционных интеллигентов и антиреволюционера Петра Столыпина.


Рекомендуем почитать
Любовь с первого взгляда

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Куда идём?

Итак, начался отсчет третьего тысячелетия. Масштабные даты — новый год, новый век, новое тысячелетие — очень искушают увидеть в них и масштабные рубежи на пути к новым, конечно же, большим и хорошим, достижениям. Но беззвучный, неделимо-непрерывный и неумолимо-самостоятельный поток времени равнодушен к налагаемым на него условным меркам. Рубежи, этапы, эпохи нашей деятельности редко совпадают с круглыми числами на бесконечной линейке времени. Тем не менее, такие даты заставляют задуматься: что же нам удалось сделать, что мы имеем сегодня и что нужно делать завтра? Куда мы вообще идем и к чему придем?


Латвийский путь: Из Российской империи в СССР и ЕС. Легенды и действительность

Вашему вниманию предлагается несколько десятков статей на самые различные темы, которые нам постоянно подкидывает жизнь. Здесь и наша запутанная история, успехи нашей экономики, наши и не наши заработки и пенсии, наше жильё и его хозяева, наше здоровье и наша медицина, уровень жизни, наши соседи — Литва, Эстония, Белоруссия, Россия и как мы выглядим на их фоне, и далёкие от нас США, Китай, Чили и что такое глобализация и «чилийское чудо», и многое другое. Всё это было написано за последние три — четыре года и опубликовано, в большинстве случаев, в крупнейшей и интереснейшей русской газете Латвии — «Вести сегодня».


Латвийский путь: к новому кризису

Вторая книга Э.Г.Буйвида это популярным языком изложенное продолжение экономического анализа, начатого в первой книге. Просто и доходчиво автор излагает экономическую ситуацию в Латвии, сравнивая результаты работы в условиях социалистической и рыночной экономик. Книга представляет интерес не только для специалистов, но и для широкого круга читателей, интересующихся развитием Латвии в условиях рыночной экономики.


Интервью с Алексом Тарном - мы просто другие

Алекс Тарн: "Большое интервью (плюс старая моя заметка) в ханукальном номере монреальской хабадно-русскоязычной газеты".


По пути в Лету

«По пути в Лету» – продолжение своего рода хроники литературной и общественно-политической жизни России, которую Роман Сенчин ведёт с начала 00-х. Узлами этой хроники стали сборники «Рассыпанная мозаика» (события 2000–2007 годов), «Не стать насекомым» (2008 – март 2011) и «Тёплый год ледникового периода» (декабрь 2011 – декабрь 2012). В сборник «По пути в Лету» включены статьи и очерки 2013–2015 годов, а также не вошедшие в предыдущие книги избранные работы 2011 года. Среди героев и антигероев сборника как наши современники – Валентин Распутин, Евгений Евтушенко, Василий Шукшин, Борис Екимов, Захар Прилепин, Юрий Поляков, Эдуард Лимонов, Алексей Балабанов, Борис Немцов, Алексей Навальный, Владислав Сурков, так и значительные фигуры прошлого – Лев Толстой, Иоанн Кронштадтский, Александр Тиняков, Константин Победоносцев.