Интервью, беседы - [12]
И: У вас Мандельштам, Платонов…
МГ: Платонов и Булгаков. Я сказал, если бы мне сказали только трех, то я бы сказал: Мандельштам, Платонов и Булгаков.
Л: Мандельштам — на первом остановимся, на Мандельштаме.
МГ: Нет, но без Платонова Россию это… Тут вопрос уже не любви или… предпочтения, поскольку…
Л: Я бы Хлебникова туда ввел.
И: Но поскольку… поскольку эти идиоты еще что-то слышали о Пастернаке и что-то слышали о Булгакове…
Л: Только не обобщайте на всех французов!
МГ: Я не на всех!
И: А вот эта телевизионная культура, которая сейчас командует парадом — вот так можно выразиться — не маргинальная, а вся эта центральная…
МГ: Вот я спрашивал. Вот Элен перевела колымские рассказы Шаламова. Впечатления — никакого. Нам достаточно Солженицына. Им! достаточно Солженицына.
И: Я еще все-таки наивно пытаюсь, делаю попытку в этот список включить — есть возможность, поскольку они слышали, — двух человек: Пастернака и Булгакова. Но это хоть как-то и вот. И поэтому они требуют от меня: а какое я имею право написать две-три страницы. То есть я им должен… я напишу, что они сделали. Но вот если б вам нужно было людям, этим людям, с ними говорить и говорить о значении Булгакова, например, для мировой культуры, отечественной культуры — вот что нужно сказать самое главное?
МГ: Вы знаете, есть… Всякая культура имеет свою какую-то, ну, пусть условную, но шкалу измерений и так далее. Есть эстетическое измерение и есть основное измерение, которое, мне кажется, необходимо для этой культуры. Никто не может отрицать (ну, если он, конечно, не… совершенно изолированный от того, что происходило десятилетиями в мире), никто не может отрицать, что существование России и то, что происходило в России, внесло гигантские поправки и изменения вообще в человеческую жизнь. Я не говорю только России, но никто это отвергать не может. С этой точки зрения, я называю вам людей, которые свои творчеством показывают, почему вы не можете понять существование людей, не познакомившись с трагическим опытом этой огромной страны, который эстетически наиболее адекватно — в той мере, в какой это вообще может быть выражено адекватно, — отражен в творчестве этих писателей. Так сказать, мой список из трех более, так сказать, в этом отношении, мне кажется… но это… это бесспорная вещь. Кроме того. И последнее. Вы же не можете (надо им сказать) не посчитаться с тем, как сама та или иная страна определяет, кто для нее наиболее, так сказать, близок, значителен, существенен и так далее. Понимаете, если мы читаем Берберову, это не значит, что мы не можем прожить без нее.
Л: Да-да-да, вот такой критерий, как сама страна выделяется. Вдруг оказалось вот, что критерий поклонения оказался Высоцкий. Я не думаю, что Высоцкий адекватен…
МГ: А вы знаете — да. Вы знаете — да. Я не из той… как бы сказать… не из того среза, не из того слоя, не из той (как это социологи говорят) страты. Вначале он для меня не существовал, поздний Высоцкий как-то… но вот люди моложе и… Понимаете, вот есть, скажем, Высоцкий, скажем, Шукшин или, скажем… (я сейчас не говорю о том, кто больше, кто меньше) или, скажем, Твардовский. Но вот…
Л: Это совершенно другой критерий, чем, скажем, критерий Мандельштама.
МГ: Конечно! Ну конечно!
Л: Значит, если французы по этому критерию читаемости, да… то вот как раз Высоцкий по знаемости, Мандельштам как раз отнюдь.
МГ: Да нет! По читаемости и зримости и так далее, а Шукшин, его популярность…
И: Понятно. Леня, но это Бог с ними — что они думают, это вообще даже не их…
МГ: Причем вот, понимаете, отношение: вот Антониони приехал к нам туда энное количество лет назад и смотрел фильм — ну, давно было: лет там 20–25 назад…
Л: Хорошо. Я перебил, пардон. Да, все. Ты знаешь, по поводу Булгакова я не буду высказываться, так что я помалкиваю.
И: Да.
Л: К вам вопрос.
И: Что еще можно сказать о Булгакове? Забыл: вот значение Булгакова — переосмысление революции? Все-таки.
МГ: Но, понимаете, есть… существует некоторое вот такое одностороннее представление, скажем, о революции: что революция — это те, кто ей поклоняется, с ней абсолютно солидарный, втягивается в нее, делает карьеру в ней или строит свою жизнь по тем правилам, которые она предписывает. А правила у нее довольно жесткие: она даже лояльность не принимает, она требует только участия и так далее. Но на самом деле революция, по мере того как она разворачивается, она втягивает в себя не только своих сторонников, поклонников, новобранцев и так далее — она приводит в движение всех, начинается некоторый процесс такого уплотненного во времени, катастрофичного — по своим формам и характеру — пересоздания человеческих судеб, характеров и отношений. И оказывается, что люди, маргинальные по отношению к революции, но не чужие ей, оказывается, наиболее тонко и глубоко схватывают, понимаете, перемену в человеческих отношениях: что это в себе несет, чем грозит и так далее. И поскольку сама Россия маргинальна и ее революция выявила со страшной силой — маргинальность ее — почему она оказала, в общем, на все полушария, на все континенты, то люди внутри тут, так сказать, пограничные, маргинальные это вот свойство революции выразили наиболее эстетически, художественно, человечески, человековедчески значимо.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Антология народничества» – документальное повествование о революционном движении 60-80-х годов XIX века, созданное Михаилом Яковлевичем Гефтером во 2-й пол. 1970-х годов. Антология опиралась на многолетние исследования ряда историков послесталинского периода, став при этом новым прочтением народничества и его драматической судьбы. Книга создавалась для издания за рубежом, когда Михаил Гефтер ушел из «официальной науки», и работа над ней была свободна от цензурных ограничений. После изъятия рукописи во время обыска некоторые авторские тексты, которые предваряли отдельные главы «Антологии», были утрачены. Книга адресована специалистам по истории России, учителям истории и студентам исторических специальностей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Книга бесед историка и философа Михаила Гефтера (1918–1995) содержит наиболее полное изложение его взглядов на советскую историю как кульминацию русской. Возникновение советской цивилизации и ее самоубийство, русский коммунизм и мир — сквозь судьбы исторических персонажей, любивших, ненавидевших и убивавших друг друга. Многих из них Гефтер знал лично и через круг знакомых. Необычны наброски интеллектуальных биографий В.И. Ульянова (Ленина) и Иосифа Сталина. В разговорах Михаила Гефтера с Глебом Павловским история предстает цепью поступков, где каждое из событий могло быть и другим, но выбор политически неизбежен.
Эта книга бесед политолога Глеба Павловского с выдающимся историком и философом Михаилом Гефтером (1918–1995) посвящена политике и метафизике Революции 1917 года. В отличие от других великих революций, русская остановлена не была. У нее не было «термидора», и, по мысли историка, Революция все еще длится.Участник событий XX века, Гефтер относил себя к советскому «метапоколению». Он трактует историю государственного тела России как глобального по происхождению. В этом тайна безумия царя Ивана Грозного и тираноборцев «Народной воли», катастрофы революционных интеллигентов и антиреволюционера Петра Столыпина.
Эта книга о правовых и общественно-политических реальностях нынешней России. Главной и единственной причиной всех наших самых острых сегодняшних проблем является все та же советская власть, существующая у нас с октября 1917 г. и по сей день, несмотря на все ее внешние видоизменения. Об этом я писал в своих публикациях в журнале «Континент» и в Интернете, на основе чего и была создана эта книга. Там я утверждаю, что правила игры, присущие этой системе власти, основанной на лжи и беззаконии, пронизывают у нас все и вся – «от общих гуманитарных проблем до войны и разведки, от явлений культуры до действий спецназа, от динамики рождаемости до активности флотов».
Книга написана в жанре раздумий при чтении ленинских произведений. Автор строит свое повествование в форме беседы с читателем, дает практические рекомендации, как следует читать труды В.И. Ленина, делится с ним возникшими в процессе изучения ленинских работ мыслями, проводит исторические параллели.Н.П. Морозова – журналистка.Книга рассчитана на массового читателя.
"Экология — это как всеобщее избирательное право и право на воскресный отдых. Первое время все буржуа и все защитники порядка говорят вам, что вы хотите их погубить, хотите триумфа анархии. Затем, в последствии, когда сила вещей и давление народных масс становится неодолимыми, они соглашаются с тем, что вы говорили вчера, а по сути, ничего не меняется. ".
Документальный очерк об этнодемографическом положении в сельской глубинке Волгоградской области по состоянию на 2003 год: крестьяне уезжают в город, на хуторах доживают старики, место казаков и русских заступают пришлые, беженцы, и вот уже «Светлый лог именуют Урус-Мартаном, а Камышинку — Камыш-аулом»…
Документальный очерк о русской деревне на исходе XX века, которую накрывает уже третий за столетие вал разорения.
Критика книги "Гаррисон Г. Враг у порога: Фантастический роман. - М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2000. - 416 с. - (Серия "Стальная Крыса")".