Интервенция и Гражданская война - [8]

. «Мы писали суровые законы, в которых смертная казнь была обычным наказанием»⁶⁰, – вспоминал А. Деникин. Шульгин писал об одном из лучших белых генералов: «А. М. Драгомиров человек очень добрый. Но у него бывают припадки гнева. Так было и сейчас – в октябре 1918 года он говорил: «Мне иногда кажется, что нужно расстрелять половину армии, чтобы спасти остальную…» В 1920 он добавлял: «Мое мнение такое. Вслед за войсками должны двигаться (отборные) отряды, скажем, «особого назначения»… Но трагедия в том, откуда набрать этих «отборных»…»⁶¹

Но армия не может состоять из одних дезертиров, которых силой принудили воевать. Такая армия будет просто небоеспособной. Кроме страха репрессий, армией должны двигать и другие, более значимые мотивы, только тогда она будет стремиться к победе. Какие мотивы были способны подвигнуть на войну Белую и Красную армии? Ведь всего несколько месяцев назад, во время Первой мировой войны, армия просто отказалась идти в бой. И вдруг вчерашние солдаты показывают новый прилив сил и энергии и отчаянно идут на смерть – во имя чего? Деникин тоже пытался ответить на этот вопрос. «Какая сила двигала этих людей, смертельно уставших от войны, на новые жестокие жертвы и лишения? Меньше всего – преданность советской власти и ее идеалам. Голод, безработица, перспективы праздной, сытой жизни и обогащения грабежом, невозможность пробраться иным порядком в родные места, привычка многих людей за четыре года войны к солдатскому делу как к ремеслу («деклассированные»), наконец, в большей или меньшей степени чувство классовой злобы и ненависти, воспитанное веками и разжигаемое сильнейшей пропагандой. Ростовский орган с. д. «Рабочее слово» (8, 1918 г.) приводил интересный факт: возвращение из ограбленного Киева Макеевского отряда рудничных рабочих, их «внешний облик и размах жизни» вызвали в угольном районе такое стремление в Красную гвардию, что сознательные рабочие круги были серьезно обеспокоены, «как бы весь наличный состав квалифицированных рабочих не перешел в Красную гвардию»⁶².

Деникин был отчасти прав, перечисляя мотивы, двигавшие особенно первую фазу революционной войны – «плебейскую революцию»; она действительно была в большей мере неосознанным в полной мере стихийным движением масс. Но сильно ли отличалась в этом случае мотивация «белой кости» – Добровольческой армии? Те же голод, безработица, жажда наживы, привычка к войне как ремеслу, откровенный «социальный расизм», а в конце еще и отчаяние неизбежного поражения. Все это привело к тому, что Белая армия стала скопищем «интересных фактов» на протяжении всего своего существования. Генерал П. Врангель приводит пример из той самой Добровольческой армии, которой командовал Деникин: «Гомерические кутежи и бешеное швыряние денег на глазах всего населения (Ростова) вызывали среди благоразумных элементов справедливый ропот. Тыл был по-прежнему не организован. Войсковые начальники, не исключая самых младших, являлись в своих районах полновластными сатрапами. Поощряемые свыше войска смотрели на войну как на средство наживы. Произвол и насилие стали обычным явлением… В течение долгих месяцев армия жила военной добычей. Разоренные и ограбленные большевиками казаки справедливо хотели вернуть свое добро. Этот стимул, несомненно, приходилось учитывать. В приказе моем к войскам, говоря о накопленном противником несметном добре в Царицыне, я сам это учитывал»⁶³. Сам Деникин писал: «…Грабежи, бесчинства, массовые убийства и расстрелы в захваченных городах, погромы, поджоги, насилия и разрушения… Казаки относились к рейду как к очередной наживе, как к хорошему случаю обогатиться, пополнив свою казачью казну. Более широкое понимание задач рейда было им недоступно. И вот мы видим, что боевых потерь у Мамонтова был весьма незначительный процент, но по его возвращении потянулись в донские станицы многоверстные обозы, а с ними и тысячи бойцов. Из 7000 сабель в корпусе осталось едва 2000…»⁶⁴

О том, что «справедливость» носила не случайный характер, а была, скорее, массовым явлением, пишет сослуживец Врангеля А. Валентинов: «О нашей армии население сохранило везде определенно скверные воспоминания и называют ее не Добрармией, а «грабьармией»⁶⁵. Врангель позже сам признает: «Добровольческая армия дискредитировала себя грабежами и насилиями. Здесь все потеряно. Идти второй раз по тем же путям и под добровольческим флагом нельзя. Нужен какой-то другой флаг. – И, не дожидаясь моего вопроса, он спешно прибавил: – Только не монархический…»⁶⁶ В. Шульгин будет размышлять: «Отчего не удалось дело Деникина? Отчего мы здесь, в Одессе? Ведь в сентябре мы были в Орле… Отчего этот страшный тысячеверстный поход, великое отступление «орлов» от Орла?… «Взвейтесь, соколы… ворами» («единая, неделимая» в кривом зеркале действительности)⁶⁷. «Белое дело» погибло. Начатое «почти святыми», оно попало в руки «почти бандитов», приходит к выводу В. Шульгин⁶⁸.

В колчаковской армии «интересные факты» приобретали характер системы. «Террор и хищения, казнокрадство и взяточничество стали в армии обычным делом. Главнокомандующий союзными войсками в Сибири и на Дальнем Востоке генерал М. Жаннен писал: «Вчера прибыл генерал Нокс… Его душа озлоблена. Он сообщает мне грустные факты о русских. 200 000 комплектов обмундирования, которыми он их снабдил, были проданы за бесценок и частью попали к красным. Он считает совершенно бесполезным снабжать их чем бы то ни было»