Интервенция и Гражданская война - [19]

К выводу о «социальном расизме» как качестве, непременно присущем радикальной либеральной интеллигенции, приходит С. Кара-Мурза. По его мнению, идеологи либеральной интеллигенции уже с революции 1905-1907 г. все больше и больше переходили на позиции радикального противопоставления себя народу как иной, враждебной расе. М. Гершензон так формулировал в то время основную мысль известной книги «Вехи»: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом – бояться мы его должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной». С. Кара-Мурза весьма точно пишет: «В значительной части буржуазии и привилегированных сословий расизм был не философским, а вполне обыденным. В ответ на этот все более интенсивно демонстрируемый расизм «простонародье», причем уже вооруженное и знающее свою силу, очень долго отвечало множеством разного рода примирительных жестов. Это отражено во многих документах эпохи (например, в очень скрупулезных дневниках М. Пришвина). В целом примирительные жесты «простонародья» были имущими классами явно и четко отвергнуты. Это вызвало ответный социальный расизм, быстро достигший уровня ненависти и даже ярости. По накалу страстей гражданская война в России на стадии столкновения добровольческих армий была сходна с войнами этническими и религиозными…»¹⁶¹

Офицеры, радикализованные буржуазной революцией и войной, обманутые своими вождями, стали заложниками ситуации; они первыми стояли на пути стихии, рвавшейся домой и к миру и одновременно мстящей за копившиеся многие десятилетия обиды. И неважно, что офицеры не представляли уже собой правящего класса, но они олицетворяли его и выполняли его приказы. Офицерству своими жизнями, судьбами пришлось отвечать не только за себя, но и за весь правящий класс, который довел страну до революции и гражданской войны. Кроме этого, жестокость породила ответную жестокость, офицерские части ответили таким же террором в таких же диких формах, как и солдаты и крестьяне. Маховик насилия раскручивался взаимно…

Это взаимное насилие вело к тому, что постепенно простое офицерство заражалось тем же духом социальной ненависти, который проповедовали ревнители и сторонники Белого движения. Деникин писал: «…Офицерство же дралось и гибло с высоким мужеством. Но наряду с доблестью, иногда рыцарством, в большинстве своем в военной и гражданской жизни оно сохраняло кастовую нетерпимость, архаическую классовую отчужденность и глубокий консерватизм – иногда с признаками государственности, чаще же с сильным уклоном в сторону реакции» ¹⁶². С. Есенин отмечал этот факт в стихах:

В тех войсках к мужикам

Родовая месть,

И Врангель тут,

И Деникин здесь.

Эти наблюдения подтверждают многие свидетели и участники тех событий. Так, английский генерал Э. Айронсайд пишет: «…Русские войска более других устали от долгой войны, но здесь не появилось ни одного национального героя, как это произошло после революции во Франции. Я думаю, что подлинной причиной была глубокая пропасть, разделявшая офицеров и солдат»¹⁶³. Н. Головин вспоминал, что уже после корниловского выступления «произошел окончательный разрыв между двумя лагерями: офицерским и солдатским. При этом разрыв этот доходит до крайности: оба лагеря становятся по отношению друг к другу вражескими. Это уже две вражеские армии, которые еще не носят особых названий, но, по существу, это Белая и Красная армии»¹⁶⁴.

Офицерами во многом двигало отчаяние: сначала был уничтожен смысл их жизни – «защита Отечества», «война до победного конца». Заставляя крестьянскую армию выполнять свой долг, они встали на пути стихии разгоравшегося «крестьянского бунта», который с невероятной жестокостью смел их. Офицеры чувствовали предательство политиков в 1915 г., пытавшихся свалить царский режим, ограничивших снабжение армии и таким образом обрекавших армию на отступление и смерть, и в 1917 г., когда политики, боясь армии, стремились ее подчинить путем «демократизации». После октября 1917 г. новая большевистская власть попустительствовала толпе, беспощадно расправлявшейся с офицерами. Офицерами двигала и месть за погибших товарищей, и просто инстинкт самосохранения, заставлявший их сопротивляться. Разгоравшаяся разрушительная анархия была вызовом их доведенному до инстинкта чувству защиты отечества, связанному с чувством самопожертвования. Тяжесть моральных мук офицерства описана в «Белой гвардии», «Днях Турбиных», «Беге» М. Булгакова, «Хождении по мукам» А. Толстого, «Тихом Доне» М. Шолохова. Офицерство в результате действительно стало особой социальной группой, кастой, оторванной от остального общества и противопоставившее себя ему. Оно сражалось не столько за какие-то идеи, сколько против анархии и разрушения, которые олицетворяли собой большевики… Судьба офицеров была по-настоящему трагична, большая часть их была обречена изначально с первых дней революции, трудно представить себе ужасающую безысходность того положения в котором оказались многие из них.

Белая армия

Что же представляла собой Белая армия? Не претендуя на исчерпывающий ответ, приведем лишь отдельные характерные зарисовки, сделанные самими белогвардейцами и их союзниками, которые дают общее представление на этот счет.