Интерперсональная теория в психиатрии - [159]

Недалеко от берега, по которому мой ассистент и я прогуливаемся, беседуя, располагается остров, очень маленький и зеленый - просто восхитительный остров. Он смотрит на дамбу и видит на ее вершине свою невесту, что, впрочем, не особенно мешает ходу нашего разговора. Потом он замечает, что область, покрытая водой, разделяющая остров и берег, вдоль которого мы шли, быстро увеличивается. Он просыпается в ужасе, обнаружив, что выскочил из кровати и оказался в луче проникшего в его спальню лунного света. *

Эти два приведенных мною примера - причем я сознательно воздерживаюсь от их интерпретации - показывают, в какой мере активность, которую принято связывать с состоянием бодрствования, может привноситься в референтные процессы, сохранившиеся из периода сна, и свидетельствуют о том, что эти процессы перекрывают способность воспринимать окружающую реальность. Таким образом, когда пациент пересказывает психиатру свое сновидение и по ходу рассказа вновь переживает сверхъестественную эмоцию или страх, то у психиатра есть все основания предполагать, что в данной ситуации сохранение пациентом полного сознания находится под угрозой, хотя он, несомненно, пребывает в состоянии бодрствования; иными словами, прямо в офисе перед психиатром разворачивается неявно выраженный шизофренический эпизод.

Таким же образом, каждый из нас, кому бывает сложно активизировать свои знания о реальности при пробуждении от некоторых неприятных снов, буквально считанные минуты пребывают в мире, в точности повторяющем тот мир, в котором шизофреники существуют по нескольку часов. В психиатрической практике в непосредственные обязанности психиатра входят контроль личностных сдвигов такого рода и помимо простого слушания и применения метода свободных ассоциаций, обеспечивающего выявление скрытого содержания, осуществление разного рода других действий. Единственное, что я сейчас могу сделать - это предложить некоторую стратегию поведения в данной ситуации. Я склонен считать, что, когда тревога пациента в момент пересказывания содержания сна становится неуправляемой и ставит под угрозу дальнейшую продуктивность работы, психиатр обязан вмешаться. Вмешательство в данном случае - это всего лишь особый прием, осуществляемый всякий раз, когда пациент переживает такую тревогу. Поэтому, по моему глубокому убеждению, психиатр должен обращаться с пересказыванием снов так же, как с любым другим элементом, который представляется ему исключительно значимым: он отражает и обращает к человеку все то, что показалось ему существенным, отбрасывая многочисленные незначительные детали, хитросплетения и неясности, часто сопровождающие важные утверждения, а после этого наблюдает, не возникло ли у пациента в связи с этим каких-либо идей.

Приведу пример: человек, страдающий неврозом навязчивых состояний, который рассказывает об очень важной для него проблеме, сообщает психиатру разные случаи проявления одного и того же феномена на протяжении почти шести недель. Постепенно из этих случаев у психиатра складывается все более отчетливая картина, т. е. у него наконец может сложиться самое общее представление о том, что же ему, черт возьми, на самом деле рассказывает этот человек. Прийти к этому выводу при первом контакте он не может из-за действия защитных операций пациента, стирающих всю информацию, способную приблизить психиатра к пониманию данного вопроса. Пациент не лгал; но он игнорировал в своем рассказе все, что могло облегчить для психиатра задачу толкования услышанного. После того как психиатр определил для себя границы тщательно стертой из памяти пациента информации, и таким образом наконец прояснил для себя, что же именно ему говорит пациент, он может сказать: «Видимо, вы рассказываете мне, что вы сделали то-то и то-то, а другой человек поступил так-то?»

На этот вопрос пациент отвечает утвердительно, испытывая при этом немалую тревогу, и психиатр получает возможность проводить с ним определенную работу. Я убежден, что такая же процедура должна применяться и при работе со сновидениями, за тем единственным исключением, что ее нельзя растягивать на такой длительный промежуток времени. Психиатр по мере возможности отбрасывает из услышанного им рассказа все неуместное и непонятное, представляет полученную информацию как драматическую картину, отражающую существующие у пациента проблемы, и обращается к нему с вопросом: «Что вам в связи с этим приходит на ум?» И если психиатр успешно провел все предшествующие этапы, то пациент зачастую может сообщить что-либо немаловажное.

Например, на протяжении многих месяцев моей работы с пациентом, страдавшим шизоидной навязчивостью, я выслушивал информацию о том, в какой депрессии пребывала его мать несколько лет подряд, и о том, что у него при этом возникало смутное раздражение. Его отец был, скажем мягко, «озорником», из чего нетрудно предположить, что он собой представлял, равно как и особенности его поведения. Но все, что делала мать, угнетало, обескураживало и выводило его из себя. Так вот этому пациенту приснилась голландская ветряная мельница. Перед ним предстал восхитительный пейзаж с ухоженным газоном, простирающимся до самого горизонта, где легкий ветер поворачивал крылья этой красивейшей голландской мельницы. Вдруг он оказался внутри мельницы.