Интеллигенция в тумане - [38]
Изучение свободных искусств (Liberal arts) отнюдь не отвлекает студентов, например, экономического вуза от концентрированного погружения в профессию. Напротив, оно делает это погружение более органичным и, в конечном счете, более эффективным, поскольку экономика так или иначе затронута, если не обусловлена ценностным контекстом времени, эпохи, общества. В широком ее толковании экономика — это часть культуры, и если студенты это понимают, а главное, чувствуют, их предпринимательский горизонт более широк, чем у тех их сверстников, которые озабочены лишь соображениями непосредственной выгоды и редко выходят за пределы заданного им «тоннеля реальности». Они, то есть первые, дальше видят, они не столь скучны, их сознание более пластично, а воображение более расковано. В итоге чаще выигрывают и преуспевают именно они. Это достаточно простая истина, но, как писал А. Камю, элементарные истины — те, к пониманию которых приходят обычно в последнюю очередь.
Россия последнего десятилетия, похоже, выбирает слишком простое представление о реальности: главное — выжить, все остальное — от лукавого. Отсюда и резкое сужение культурного горизонта, и начинающийся коллапс гуманитарного сознания. Живые страны, как мне кажется, идут иным путем — путем постоянного расширения горизонта посредством непрекращающейся культурной игры, страхующей общество и человека от диктата привычки и обыденности. Для них Великое упрощение еще не наступило.
Мы все чаще говорим о необходимости инноваций. Но о каких инновациях может идти речь, если мы сами загоняем себя в кротовую нору голого прагматизма, если мы отбиваем у школьников и студентов чувство странности и подвижности окружающего нас мира? Нормальная жизнь должна, на мой взгляд, быть динамической медитацией, а человек — тонкой, воспринимающей мембраной, сплошным, так сказать, Ухом. Мастером Игры. Существом с разблокированной интуицией. А не лопающимся от важности занудой с набитым эрудицией чердаком. Вот тогда и можно ждать инноваций. Но без гуманитарных технологий и построенных на них образовательных стратегий это, скорее всего, невозможно.
Кстати, это понимали задолго до нас. В средневековых университетах помимо серьезных, специализированных факультетов — богословского, юридического и медицинского — существовал также «младший», артистический факультет — факультет свободных искусств, где преподавали общие и вместе с тем фундаментальные дисциплины, точнее, прививали универсальные культурные навыки и настраивали восприимчивость. Это была широкая интеллектуальная и артистическая пропедевтика, рыхление почвы и возделывание души. Когда эта практика шла плесенью, а университеты превращались в зубрильню, в пику им возникали ренессансные академии, где заново учились легко говорить о серьезном. Так классическая традиция, традиция свободных искуств — artes liberales, или Liberal arts — дожила до нашего времени, несколько изменив формат, но сохранив прежний дух и смысл.
Liberal arts не столько вкладывают нам в голову готовое знание, сколько проветривают ее и выметают из нее штампы. Они работают не столько с фактами, сколько с техниками. Лев Любимов назвал три момента, отличающих, по его мнению, Liberal arts: мышление, язык и IQ. При этом я припомнил структуру средневекового тривиума, одного из двух блоков, составлявших семь свободных искусств: грамматика, риторика, диалектика. Первые два «искусства» относились к языку и отчасти к мышлению, к его высокой норме. Диалектика представляла собой искусство мышления, его изобретательность и находчивость (IQ), умение переходить границы, все превращая во все, умение становиться другим и возвращаться к себе и в себя обновленным иным опытом. Я думаю, это знаменательная перекличка.
Source URL: http://www.saltt.ru/node/6060
* * *
Егор Гайдар: негромкие годины | СОЛЬ
Вячеслав Раков /22 декабря 2010
Егор Гайдар, годовщину ухода которого на днях отметила не самая большая часть России, представляется мне трагической фигурой. Хотя поначалу ничто не предвещало вторжения трагедии в жизнь этого человека, точнее, его вторжение в залитую белым рентгеновским сценическим светом область рока. Элитная советская семья, академическая, а затем и идеологическая карьера: работа в журнале «Коммунист» и в газете «Правда». Если бы он родился не в 1956-м, а десятью-пятнадцатью годами раньше, возможно, история и обошла бы его. Но его акмэ пришлась (пришлось, пришелся?) на 1991-й, на точку кипения нашей новейшей истории. К этому времени Гайдар уже возглавлял Институт экономической политики Академии народного хозяйства СССР. Его карьерная траектория просто выталкивала его за пределы чистой науки — в большую политику. До нее оставался шаг, который он и сделал. А за пять лет до этого, в 1986-м, начались известные экономические семинары, в которых, помимо Гайдара, принимали участие Анатолий Чубайс, Петр Авен и другие экономисты, осознавшие, что советская экономика дышит на ладан, и увидевшие на ее обветшалых стенах начертанные огненными буквами слова: «мене, текел, фарес».
Трагическим героем Гайдара делал его характер: «он все брал на себя» (из воспоминаний), его отличала абсолютная порядочность. Он называл себя агностиком, но в действительности им не был. В моей памяти он остается одним из последних могикан идеологической эпохи, создавший из ее наэлектризованного воздуха собственную веру — в то время как записные адепты общей, красной религии уже давно ни во что не верили. Много раз перестиранное красное вылиняло в некое белесое непотребство. В нашей моральной истории Гайдар был переходной фигурой — между деморализацией позднего советского и постсоветского времени. Через голову Гайдара совок и постсовок сначала соединялись в рукопожатии, а затем переплетались, как кроны двух деревьев.
