Инсургент - [70]
— Как? И вы тоже!..
Он отталкивает меня как сумасшедший.
— Дайте же мне пройти! Их шестьдесят?.. Это как раз то число, которое мне нужно! Я только что видел, как версальцы расстреляли шестьдесят человек, пообещав сначала оставить их в живых.
— Послушайте!
— Убирайтесь к черту, или я вас пристрелю!
……………………………
Стреляет взвод. Сначала несколько отдельных выстрелов, затем грохот залпов, долгий-долгий... нескончаемый...
…………………………….
Федераты возвращаются, обмениваясь впечатлениями.
Усевшись за столиком маленького кафе, старик вытирает лоб. Он подзывает меня.
— Я вам только что нагрубил, но теперь, когда все кончено, можно и поздороваться. Ах, дорогой мой, я вознагражден. Если б вы видели Ларжильера... он прыгал, как кролик.
Ларжильер?.. Я так и думал!
— Но остальные?
— Остальные? Они поплатились за предательство улицы Лафайет. Это уже не политика, а убийство! Я ничего не понимаю в ваших махинациях, это Галифе[215] толкнул меня на это дело! Я вовсе не за коммунаров, но я против палачей в эполетах... Пусть мне укажут еще угол, из-за которого надо стрелять, и я пойду туда.
И взгляд его пылал гневом под снегом ресниц.
Мимо проходила женщина, он остановил ее.
— Выпейте стаканчик с нами.
— С удовольствием, только сначала пойду попрошу воды, чтобы замыть обшлага.
Ей лет тридцать, недурна, вид болезненный.
Она вернулась, и завязался разговор.
Она тоже не думает о социальной республике, но ее сестра была любовницей викария; поп бросил ее беременной, украв все их сбережения.
— Вот почему я вышла на улицу, увидав, как мимо моего окна проходят сутаны; вот почему я вцепилась в бороду одному монаху, похожему на любовника Селины, вот почему я кричала: «Смерть им! Смерть!» — и вот почему у меня в крови обшлага.
Она рассказала нам также историю маркитантки, подавшей сигнал к бойне.
Эта маркитантка — дочь человека, который был арестован в последние дни империи по доносу провокатора и умер в тюрьме. Услышав, что в толпе есть шпионы и что с ними хотят расправиться, она присоединилась к этой толпе, а потом стала во главе ее.
Она первая пустила пулю в Ларжильера.
XXXIV
Всю ночь провели на ногах. На рассвете Курне, Тейс, Камелина[216] и я снова направились в центр.
Улица Ангулем еще держится. Там с отчаянием защищается 209-й батальон, в котором знаменосцем — Камелина.
Увидев, что он явился, бойцы устроили ему настоящую овацию. Меня они тоже любят, но с некоторым оттенком презрения. Во-первых, я из «правительства», а затем во всю свою жизнь я ничего не умел носить как следует; даже свой шарф я повязываю то слишком высоко, то слишком низко, а до момента опасности я и вовсе меланхолично таскал его под мышкой, завернув в газету, как омара.
— Эй вы, проклятый кривляка! Вам хорошо разыгрывать там у себя наверху Бодена и стоять скрестив руки, пока мы тут валяемся на земле и жуем грязь!
Действительно, они уже целый час лежат на животе в грязи, с испачканным лицом, в одежде, пропитанной слякотью, и, стреляя через бойницы, находящиеся на уровне земли, наносят жестокий урон неприятелю.
Член Коммуны стоит, прислонившись к выступу баррикады. Его лоб выдается над камнями, и пули окружают его все более и более суживающимся ореолом. Но люди дела недовольны: конечно, он подвергается опасности, но пусть-ка он тоже потрудится, поглотает песку, выпачкает себе морду, поваляется на земле, как товарищи!
— Кривляка!
В конце концов мне это надоело. Раз они меня больше не слушают, я считаю себя свободным и сам выберу себе место действия.
Когда-то, будучи командиром 191-го батальона, я, чтобы заставить забыть о моей наружности сельского стражника и моей неспособности к военному делу, поклялся, что в решительный момент буду со своим батальоном или с тем, что от него останется.
Иду туда.
Немного осталось от этого батальона, но уцелевшие рады меня видеть.
— Так вы не бросите нас?
— Нет!
— Правильно, гражданин!
Мы на гигантской баррикаде, внизу улицы Бельвилль, почти против залы Фавье. Мы тянули жребий с заменявшим меня офицером, кому первому пойти немного поспать.
Я вынул счастливый номер и вытягиваюсь на старой кровати в чьей-то брошенной квартире. Спал я плохо; черви, съедавшие тюфяк, скоро закопошились у меня на теле, — что-то уж очень они торопятся!
Иду сменить товарища.
До сих пор мне приходилось больше бороться с федератами, чем с версальцами. Сейчас, когда свободным осталось одно это предместье и не нужно судить ни предателей, ни подозрительных, дело стало гораздо легче. Теперь остается постоять за честь и встать у знамени, как офицеры у грот-мачты, когда корабль идет ко дну.
Я на посту...
На страшный огонь неприятеля мы отвечаем пальбой из ружей и пушек.
Окна в «Ла-Вейез»[217] и во всех домах на углу мы заткнули тюфяками; пробитые снарядами, они дымятся.
Время от времени чья-нибудь голова, перевешивается через балюстраду — совсем как Петрушка. — Готов!
У нас есть пушка; при ней находятся молчаливые, исполненные мужества артиллеристы. Одному из них не больше двадцати лет, у него золотистые, как спелая рожь, волосы и синие, как васильки, глаза. Он краснеет, как девушка, когда хвалят меткость его стрельбы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прошла почти четверть века с тех пор, как Абенхакан Эль Бохари, царь нилотов, погиб в центральной комнате своего необъяснимого дома-лабиринта. Несмотря на то, что обстоятельства его смерти были известны, логику событий полиция в свое время постичь не смогла…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.