Инструкция к вооруженному восстанию - [4]
Лучшее оружие в уличной войне — ружье. Пушка производит больше шума, чем дела. Артиллерия могла бы оказать серьезное действие только пожаром. Но подобная жестокость, допущенная в крупных размерах, вскоре обратилась бы против своих авторов и вызвала бы их гибель.
Граната, которую, по усвоенной дурной привычке, назвали бомбой, представляет второстепенное средство, имеющее к тому же массу неудобств. Она потребляет много пороху при незначительном эффекте и обращение с нею крайне опасно; она годится лишь для очень коротких расстояний и может действовать только будучи брошенной из окон. Булыжники с мостовых наносят такой же вред, но они стоят дешевле. Рабочим не зачем тратить деньги понапрасну.
Внутри домов служат револьвер и холодное оружие: штык, шпага сабля и кинжал. В рукопашном бою пика и восьмифутовая аллебарда имели бы перевес над штыком.
У армии, по сравнению с народом, имеется только два крупных преимущества: ружье шаспо и организация.
Значение последней — громадно, неопреодолимо. Но, к счастью, это преимущество может быть приобретено народом, и тогда перевес перейдет на сторону восстания.
В гражданской войне солдаты, за редким исключением, участвуют с отвращением, по принуждению и из-за водки. Им хотелось бы быть в другом месте, и они охотнее смотрят назад, чем вперед. Но железная рука делает их рабами и жертвами невыносимой дисциплины. Они повинуются ей не из любви к власти, а из страха, и неспособны поэтому к самой ничтожной инициативе. Отряд отрезанный — отряд потерянный. Начальник, который это знает, заботится прежде всего о том, чтобы поддержать связь между всеми частями. Это обстоятельство аннулирует часть наличных сил.
В народных рядах нет ничего подобного. Там сражаются из-за идеи. Там имеются лишь добровольцы, движимые энтузиазмом, а не страхом. Превосходя неприятеля своей самоотверженностью, они на много выше его по умственному развитию. Они обладают над ним нравственным и физическим преимуществом в силу своей убежденности. Их духовная и физическая энергия неисчерпаемы. У них нет разлада между чувством и мыслью. Никакое войско в мире не сравнится с этими отборными людьми.
Чего же им недостает, чтобы победить? Им нехватает единства и организованности — качеств, необходимых для достижения цели; эти качества, одно без другого, поражены бессилием. Без организации нет никаких шансов на успех. Организация — это победа, разрозненность — это смерть.
Июнь 48 г. сделал эту истину неоспоримой. Что же было бы в настоящее время? Употребляя свои старые приемы, народ погиб бы, если б войска захотели сражаться, а они станут сражаться, пока будут видеть перед собою лишь нерегулярные силы, не имеющие руководства. Наоборот, вид армии парижан в полном порядке, маневрирующей согласно всем правилам тактики, повергнет солдат в ужас и сломит их сопротивление.
Военная организация, особенно когда ее нужно импровизировать на поле битвы, представляет большие трудности для нашей партии.
Она предполагает верховное главное командование и, до известной степени, обычный ряд офицеров всяких степеней. Где взять этот персонал? Буржуа-революционеры и социалисты редки; даже та незначительная группа, которая имеется, воюет только пером. Эти господа думают перевернуть мир при помощи своих книг и газет: в течение шестнадцати лет, несмотря на неудачи, они только и делают, что марают бумагу в необозримом количестве. Они сносят, не моргнув, удила, седло и хлыст. Отвечать на удары? Это прилично для хамов!
Эти герои письменного прибора питают к шпаге такое же презрение, какое проявляет офицеришка к их грубой обуви. Им не приходит в голову, что сила представляет единственную гарантию свободы, что страна порабощена там, где граждане не знают военного дела и предоставляют привилегию на него касте или корпорации.
В античных республиках, у греков и римлян, все знали и занимались военным делом. Воин-профессионал представлял собою неизвестный вид. Цицерон был генералом. Цезарь — адвокатом. Оставляя тогу для мундира, первый встречный оказывался полковником или капитаном, закаленным в деле. Пока во Франции не будет того же самого, мы останемся обывателями (pekins), которых будут своевольно стегать обладатели сабель.
Тысячи молодых людей, образованных рабочих и буржуа стонут под ненавистным игом. Но разве они помышляют для сокрушения его о шпаге? Нет! Перо, всегда перо, одно только перо. Но почему же не то и другое, как того требует долг Республиканца? Во время тирании писать хорошо, но тогда, когда рабское перо остается бессильным, лучше сражаться. Так нет! Создают газету, идут в тюрьму, и никому не приходит в голову раскрыть руководство по маневрам для того, чтобы там научиться в 24 часа мастерству, составляющему всю силу наших угнетателей, знание которого даст нам в руки реванш и их кару.
Но к чему эти жалобы? Это глупая привычка нашего времени плакаться вместо того, чтобы противодействовать. Теперь мода на иеремиады. Иеремия позирует во всех положениях, он плачет, бичует, догматизирует, правит, гремит, сам же он — бич среди всех бичей. Оставим все эти церковные бредни могильщиков свободы. Вечный долг революционера — борьба, борьба во что бы то ни стало, борьба до последнего издыхания.
