Институтки. Тайны жизни воспитанниц - [64]

Опечаленные Франк и Чернушка возвращались назад, волоча ноги и уже не заботясь о том, что могли быть пойманы.

Из крайней комнаты раздавались по-детски неуверенные гаммы и крики Миндер, бранившей какую-то кофульку.

– Вот злющая! – проговорила Чернушка, прикладывая ухо к двери. – Так и шипит, – и вдруг, приложив губы к замочной скважине, Чернушка сама зашипела, как подошедший самовар.

Франк, зная, что Миндер до смерти боится кошек, громко мяукнула, и обе девочки, охваченные непреодолимой жаждой озорства, накинув передники на голову, пролетели мимо швейцарской, из-за стеклянной двери которой теперь глядел на них во все глаза Яков. Мимо бельевой, столовой не переводя духа взвились по второй лестнице в третий этаж и, вбежав в свой дортуар, бросились, едва дыша, на кровати.

– Ой, не могу, ой, не могу! – кричала Франк. – Миндер, верно, умерла со страху.

– А ведь Яков-то нас видел; я, знаешь, посмотрела, из-под передника, а он так и вытянул шею за нами.

– Ну да где ему узнать. Мы летели-то как вихрь.

Девочки отдышались. Франк достала из своего ночного шкапика пеклеванник и красную глиняную кружку, наполовину наполненную патокой.

– Когда ты купила? – и Чернушка облизнулась.

– Утром посылала истопника, он сам мне и в шкап поставил.

Девочки разделили пеклеванник, вынув мякиш, налили в образовавшееся углубление патоку, снова закрыли его мякишем и затем с наслаждением принялись уписывать необыкновенное блюдо. Пеклеванник с патокой, молодая репка, свежие огурцы считались первым лакомством.

Покончив с трапезой, вымыв руки в умывальной, подруги оправили свои волосы, пелеринки и уже чинно, благовоспитанно спустились в класс. В коридоре было шумно, посередине стояли две «чужие» классные дамы, возле них Миндер, взволнованная, вся в пятнах, что-то быстро рассказывала, поводя короткими ручками. Группы воспитанниц двух старших классов окружили их. Когда Франк и Чернушка показались в конце коридора, Миндер заметила их и что-то быстро проговорила. Все головы обернулись к ним, и, когда девочки, уже встревоженные, подошли ближе, десятки пар любопытных, веселых, злых и подозрительных глаз уставились на них.

– Я сейчас всех выведу на чистую воду! – шепнула Миндер и раздвинула кружок любопытных.

– М-lle Франк, где вы сейчас были?

– Я? – Франк оглянулась на Чернушку. – Мы?

– Нигде, – выпалила Чернушка, – мы здесь.

Девочки, окружавшие их, расхохотались.

– Il n’у a rien de drele dans tout ceci[143], – строго объяснила Черкасова, красивая, несколько сутулая классная дама шестого класса. – Дело в том, – продолжала она, подходя к Чернушке и Франк и глядя на них большими, выпуклыми, всегда насмешливыми глазами, – что m-lle Миндер оскорблена и этого так не оставит, потому что оскорбили ее взрослые девушки, грубо и сознательно.

Чернушка и Франк, встревоженные, подавленные холодным и презрительным тоном Черкасовой, побледнели, поглядели друг на друга и опустили голову.

– А вы, кажется, уже понимаете, в чем дело? – еще язвительнее продолжала Черкасова. – М-lle Миндер, виновные найдены, мне кажется, они даже и не думают отпираться. Ma chantes et mauvaises petites sottes![144] – проворчала она уже про себя.

Франк и Чернушка вспыхнули, но раньше, чем они решились ответить, Миндер налетела на них.

– Я этого так не оставлю! Я никогда не прощу такого оскорбления. Я сейчас иду к Maman. Вам обеим не дадут ни аттестата, ни диплома. Или я подам в отставку, или вас выгонят из института! – Миндер вся тряслась и едва выговаривала слова от злости. – Где карандаш, где карандаш, которым вы писали?

Франк и Чернушка переглянулись, и обе выговорили вдруг, как бы спрашивая одна другую:

– Какой карандаш?

– Синий, синий, тот самый, которым вы это написали.

– Да никакого у нас нет синего карандаша, ничего мы не писали.

– Как не писали, да как вы смеете отпираться после того, как сами сознались?

– Да в чем мы сознались? – закричала Франк.

– Вы к Салоповой бегали? – начала до сих пор молчавшая классная дама Иверсен.

– Ну, бегали, – в голос отвечали обе пойманные.

– А кто вас пустил?

– Никто! – отвечала уже дерзко Франк.

– А теперь вы откуда? – вставила Черкасова.

– Мы?

– Да что вы, как сороки, обе в один голос отвечаете? Франк, ступайте сюда и отвечайте только на вопросы, а вы, Вихорева, молчите. Где вы сейчас были? Ну, Франк, без лжи.

– Я никогда не лгу. Были в дортуаре.

– Что вы там делали?

– Ели пеклеванник с патокой.

– Как? Еще новая гадость! Ну, это мы разберем после. Что вы делали, когда пробегали внизу мимо музыкальной комнаты?

– Постойте, постойте! – Миндер схватила Черкасову за руку. – Я хочу только спросить, знали ли вы, Франк и Вихорева, что именно я давала урок?

– Конечно, знали.

– Почему же это «конечно»? – снова язвительно подхватила Черкасова.

– А потому, что Freulein Миндер всегда за уроком музыки так бранится, что слышно на весь коридор.

– Gott, wie frech![145] – Миндер всплеснула короткими руками.

– Хорошо. Так вы, Вихорева, что же сделали?

– Я? Да ничего, я только приложила губы к замочной скважине и зашипела.

– Как зашипела? Не сметь смеяться!

Фыркнувшие слушательницы струсили.

– Как же вы зашипели, Вихорева? Покажите ваше искусство.