Институт благородных убийц - [3]

«За мерзавца и сукина сына, который за собственные интересы мать родную продаст, не поморщится. Может, уже и продал — кто вас, некромантов, знает? Случаи бывали».

— Простите, — Толль-Герник коротко поклонился, то ли и впрямь извиняясь, то ли салютуя достойному противнику. — Сейчас принесу… подходящий экземпляр.

Шантон едва заметно кивнул — то ли принимая извинения, то ли показывая, что он будет настороже. Проводил взглядом дээ Кройда, отошедшего к дальней полке. В верности этого человека некромант не сомневался: верность у него отсутствовала напрочь, разве только себе и тому, что Толль-Герник считал правильным. Но кое-какие принципы имелись. Всё же судебный маг: может брать взятки, но случись где убийство — перевернёт небо, землю и перекопает все подземные тоннели, чтобы добраться до убийцы. А так… обычный человек, себе на уме, только волшебник, а значит, возможностей побольше.

Демоны и духи нравились Шантону куда больше людей. С его точки зрения они были честнее. Честно признавали: да, хотят крови (или человеческих душ, или власти над миром) — и что с того?

Ничего, собственно говоря. Особенного так точно ничего.

Толль-Герник вернулся, держа перед собой на вытянутой руке обтянутую кожей флягу с притёртой крышкой. По ободу фляги были выжжены руны-обереги, а на затычке красовалась сургучная печать, с которой иногда срывались слабые голубые искры. Волоски на тыльной стороне ладони у дээ Кройда стояли дыбом, и Шантон почувствовал, как и сам начинает чаще дышать. Достойный экземпляр, воистину, достойный!

— Держите, — выдохнул судебный маг, передав флягу. Шантон принял сосуд, который завибрировал у него в руках, печать угрожающе замигала, но выдержала. — Теперь эта дрянь вся ваша.

Ответа не последовало. Шантон осторожно поставил флягу в головах у трупа, неспешно закатал рукава мантии, бросил в сторону:

— Помогите мне.

Толль-Герник тоже ничего не стал говорить — зачем? Он уже чертил вокруг алтаря пентаграмму, отдуваясь и пыхтя, но выводя идеально ровные линии, оставляя некроманта внутри пятиугольника, а сам оставаясь снаружи. Шантон знал, что если обряд пойдёт не как надо, то рука судебного мага не дрогнет, и он прикончит любого, кто попытается выбраться из замкнутого пространства пентаграммы.

Но обряд пройдёт, как должно. Не в первый раз.

Тягучие звуки давно забытого языка, куда более древнего, нежели тот, на котором вызываемый демон именовался Lutum, заполнили зал. Сороконожка на потолке нервно обвилась вокруг одного из сталактитов, защёлкала челюстями. Из-за разномастных щитов, прикрывающих каменные полки-тюрьмы, послышались шорохи, царапанье и скрежет. На пару мгновений потухли все грибы, и Толль-Герник ощутил, как по спине сползает капля пота.

Затем свет вспыхнул вновь, но над линиями пентаграммы тонкой дымкой поднималась тьма. Шёпот тысячи голосов — умоляющий, отчаянный шёпот — взмыл вверх и упал изморосью на плечи некроманта. Веки трупа дёрнулись и поднялись, открыв остекленевшие зрачки. Воздух похолодел, с губ Шантона теперь вместе с заклятьем срывался лёгкий парок. Длинные тонкие пальцы некроманта, лежащие на висках трупа, побелели и едва заметно подрагивали.

С утробным стоном труп раздвинул губы и выгнулся дугой. Тьма сгущалась, пологом колыхаясь над алтарём, линии пентаграммы налились непроглядной чернотой. Внезапно пол под некромантом потемнел, а в следующий миг задымился, с камней сорвалось несколько язычков пламени, но не обычного, а бледного, почти прозрачного. Пламя ласкалось к носкам сапог Шантона, точно расшалившийся котёнок, но двинуться дальше очевидно не смело.

Речитатив становился всё громче и быстрей, однако не терял плавности. Мёртвое тело тряслось, точно в лихорадке. Толль-Герник пропустил момент, когда некромант отнял руки от трупа, поднял флягу и одним резким, точным движением сломал печать. Сухо треснула молния — от пола к потолку, на миг осветив весь зал. Некромант встряхнул флягу и резко опрокинул. Густая, вязкая жидкость бурого цвета полилась на лицо мёртвой девушки, на широко раскрытые глаза, в распахнутый рот, залила шею и ключицы, закапала с рёбер и живота, пятная белоснежный камень. Поверхность алтаря вспучилась и закипела, а грязь всё лилась и лилась, и казалось невероятным, что вся она помещалась в небольшой фляге.

Бесплотные голоса вновь начали перешёптываться — поначалу жалобно, а затем ликующе. Грязь зажурчала по кровостокам, и на миг судебному магу почудилось, что вместе с жидкостью на пол шлёпаются неопрятные шевелящиеся комки плоти… Некромант отбросил флягу, простёр руки вперёд и повелительно выкрикнул:

— Пробудись!

Ручьи грязи поползли друг к другу. Толль-Герник внимательно следил за тем, как жидкость собирается в бесформенную лужу, как падают туда уже сформировавшиеся комья, как по луже начинает идти рябь. Вот на поверхность выдвинулась рука — и опала пузырящейся пеной. Вот в центре лужи появился глаз, до дрожи напоминавший глаз умершей девушки, только раз в шесть-семь больше. Вот края лужи начали заворачиваться, подобно чашечке бесконечно уродливого цветка, творения безумных скульпторов прошлого.